Роберт Джордан - Возрожденный Дракон
Вслед за Саймоном воин-кузнец вместе с Лойалом двинулся по коридору и прошел к другому номеру, где красовались две кровати и умывальник, пара табуреток и ничего более. Чтобы просунуть в комнату свою голову, Лойалу пришлось пригнуться. Сквозь узкие оконца в номер вливалось очень мало света. Видно было, что кровати очень солидные, с постелями, в ногах кроватей сложены тонкие одеяла и стеганые перины, но только вот матрасы комковатые. Саймон пошарил руками по каминной полке над очагом, нашел свечу и ящичек с трутом, чтобы ее зажечь.
– Сейчас я распоряжусь, чтобы кровати для вас сдвинули рядом, уважаемый, гм-гм, огир. Сейчас, одну минуточку…
Не было, однако, заметно, чтобы он поторапливался, хотя Саймон так усердно трудился над свечкой, будто всю жизнь мечтал об одном: зажечь ее. Перрину показалось, будто тот чем-то встревожен.
М-да, я бы, пожалуй, беспокоился не меньше его. если не больше, если б в Эмондовом Лугу Белоплащники вели себя так, как в Джарре…
– А что, Саймон, не проезжал ли через вашу деревню сегодня или вчера ещё один незнакомый тебе человек? – поинтересовался Перрин. – Молодой парень, высок ростом, глаза у него серые, а волосы рыжеватые. За стол или ночлег он порой и на флейте играет…
– Как же, как же, помню этого парня, господин хороший, – ответствовал ему Саймон, по-прежнему усердствуя над свечой. – Он прибыл к нам вчера, ранним утром. Голодный приехал, точно волк. На своей флейте он играл за столами всех наших свадеб. Как же, как же, достойный такой молодой господин. Вначале поглядывали на него некоторые из наших женщин, но потом… – Саймон приостановил свой монолог, взглянув на Перрина искоса. – А вам-то он кто, господин хороший? Друг, что ли?
– Я его знаю, – сказал Перрин. – А почему ты спрашиваешь?
– Спрашиваю я вас просто так, милорд, – проговорил Саймон, несколько помедлив. – Дело в том, что парень он странный, я бы сказал. То сам с собою беседовать принимается, то захохочет вдруг ни с того ни с сего. А прошлую ночь или часть ночи он спал в этой вот самой комнатухе. И среди ночи нас всех разбудил его крик. Ничего особенного, просто приснился ему дурной сон, но оставаться в гостинице парень больше уже не захотел. Да и мастер Харод, скажу по секрету, после всего этого шума не больно-то уговаривал паренька оставаться. – Саймон помедлил вновь. – А когда уезжал, ваш знакомый кое-что странное сказал.
– Что же? – Голос у Перрина зазвенел.
– Сказал, что кто-то его преследует. Он говорил… – Сглотнув, Саймон продолжил уже неторопливо: – Говорил, что они убьют его, если он не сумеет убежать. Вот какие были его слова: "Один из нас должен умереть. Наверное, это буду я… "
– Он не от нас убегает, – проговорил Лойал ворчливо. – Друзья врагами не бывают!
– Да-да, добрый человек – ой, что это я, – добрый огир! Конечно, парень имел в виду вовсе не вас! Я… Гм… Я не хочу ничего сказать о вашем друге, но я… Гм-гм… Мне показалось, он нездоров. Голова у него нездорова.
Понятно?
– Мы должны о нем позаботиться, – сказал Перрин. – Для того мы за ним и следуем, – чтобы помочь парню. Куда же он ускакал?
– Так я и думал! – возгласил Саймон, подскочив на носках. – Как только увидел ее, сразу понял: она-то поможет! Куда он ускакал, вы спрашиваете? На восток, господин хороший. На восток он понесся во весь дух, будто сам Тёмный спешил за ним по пятам. А мне она тоже пособит, как думаете? Моему брату, я хотел сказать. Ноам тяжело болен, а Матушка Рун сказала, что пользовать его не сможет…
Безо всякого выражения на лице Перрин поставил в углу свой лук и стал располагать на кровати прочие вещи: сверток с одеялом и переметные сумы одну за другой, выигрывая минуту времени, дабы немного поразмыслить об услышанном только что. Однако являвшиеся ему мысли делу помогать не желали. Взглянув на Лойала, Перрин понял, что и тот ему не подмога: от растерянности уши огир опали, и длинные его брови свисали до щек.
– А почему ты думаешь, что она может помочь твоему брату?
Глупый я задал вопрос! На самом деле нужно было спросить, что он делать намерен…
– Да пришлось мне как-то отправиться в Джеханнах, господин хороший, там-то я, значит, и увидал тех двух… Ну, двоих женщин, таких же, как она. Так что в ней я ошибиться никак не мог! Она совсем как те две. – Саймон опасливо снизил голос. – Они и мертвых, бывает, на ноги обратно могут поставить, люди добрые мне сказывали.
– Кто ещё знает о твоей догадке? – спросил его Перрин торопливо, а Лойал пробубнил:
– Уж если братец твой умер, ему никто не поможет. Человек с лягушачьим ликом озабоченно поглядывал то на одного, то на другого своего собеседника, а слова его пузырились, точно капли дождя на воде:
– Нет, никто не знает, господин хороший. Нет, добрый огир, Ноам не мертвый, а только больной. А я поклясться готов: кроме меня, никто другой не смог бы ее распознать. Даже мастер Харод за всю свою жизнь не уезжал из Джарры далее, чем на двадцать миль. А братец мой плох. Я бы и сам мог просить ее попользовать Ноама, да боюсь, слишком громко от страху колени мои заколотятся друг об дружку, не услышит она моих слов. Или вдруг за стук моих косточек возьмет она да и озлится, да молнией в меня шуранет! А если я ошибаюсь? Ляпнешь не то, да окажется, обвинишь женщину невесть в чем, а она– то… Дело-то какое… То есть… э-э… – И он воздел свои длани, не то умоляя простить его, не то прося защиты.
– Обещать тебе ничего не могу, – проговорил Перрин, – но с нею я побеседую. А тебе, Лойал, почему бы не составить компанию Саймону, пока я буду говорить с Морейн?
– Да, я буду рад! – прогремел огир. Ручища Лойала легла на плечо Саймону, и тот вздрогнул от навалившейся на него тяжести. – Саймон мне комнатенку мою покажет, там мы с ним и поболтаем. Кстати, Саймон, ты, верно. много знаешь о разных деревьях, да?
– О де… О деревьях, добрый огир?
Перрин же дожидаться древесных новостей не стал. Он торопливо возвратился в темный коридор, постучал в дверь номера, где расположилась Морейн, и недолго дожидался повеления: "Войдите! "
Полдюжины горевших в номере свечей явственно показывали взору вошедшего, что "наилучшая" из комнат "Прыжка" была хороша, но не слишком, хотя и висел над кроватью балдахин на четырех высоких столбиках, да и матрас на ней не горбился, как его единокровный братец в покоях Перрина. На полу возлежал шикарный половик, а вместо табуреток возвышались два кресла. Морейн и Лан, стоя друг против друга рядом с холодным очагом, наверное, о чем-то спорили, ибо сейчас Айз Седай выглядела прерванной на полуслове и недовольной. Лицо Стража оставалось непроницаемо, точно у статуи.
