Сергей Булыга - Бродяга и фея (сборник)
С тех пор-то всё по настоящему и началось. Всё чаще и чаще портному стали попадаться заказчики, которые изъяснялись вроде бы и на родном, но почему-то непонятном языке, высмеивали отменно сшитые платья, отнимали задаток и уходили, громко хлопая дверью. На третий месяц дверь не выдержала и сорвалась с петель. Теперь мастерская стала открытой днем и ночью…
Но никто уже к бывшему известному портному не ходил, и тот заскучал. Ночами он по-прежнему выдумывал всё новые и новые платья, а днями шил их из обрезков, скопившихся в дальнем углу мастерской. И с каждым днем денежный ящик все легче и легче выдвигался из раскройного стола. Да что поделаешь! Судьба. Портной терпел, помалкивал. Но вот однажды, встав как всегда затемно, он наточил свои самые лучшие булатные ножницы, проверил, не затупились ли заморские иглы, постучал наперстком по столешнице и, прищурившись, спросил:
– Эй, ты где?
Однако из-за перегородки никто не вышел. Верный подмастерье сбежал, прихватив с собой лучшие ножницы, два мотка почти нетленных ниток и последнюю золотую монету, которую, правда, нигде не брали, считая ее за фальшивую.
И вот тогда портной впервые по-настоящему задумался. Почему горожанам перестали нравиться платья, которые он с каждым годом шил все лучше и лучше? Отчего он перестал понимать своих заказчиков? Что делать теперь ему, оставшемуся без средств к существованию? Портному было несказанно жаль отрываться от любимой работы, однако он пересилил себя и вышел в город.
Город оказался таким же, каким он помнил его с юности. Катились по мостовым золоченые экипажи, стояли по углам нищие, бегали бродячие собаки, сновали разносчики, старые девы спешили к молебну, мошенники – к жертвам. Мастеровые, судейские, солдаты, дворники, приезжие крестьяне, школяры и звездочеты, ну и конечно дамы, дамы, дамы – все они были одеты пестро, разнообразно, со вкусом и не очень, не ахти и вовсе не ахово. Но все это были частности, а главным было то, что горожане в своих нарядах придерживались привычных, традиционных вкусов. Мало того, то и дело в толпе мелькали прохожие в одеждах его работы – портной их сразу отмечал, улыбался… Но вскоре задумался.
А и действительно: если сшитые им наряды вполне годятся для того, чтоб щеголять в них на улицах, то почему же никто не спешит к нему, не заказывает и не вносит задаток? Портной растерянно посмотрел по сторонам, еще более растерянно оглянулся на свою мастерскую… спустился по ступенькам и пошел по улице.
Кричали разносчики, гундосили нищие, ругались – из окон, через улицу – лучшие подруги, мальчишки дразнили бродячего проповедника, из раскрытых дверей питейной слышалась бравая песня тех, кто сумел вернуться из ежегодного похода… И все это громко, крикливо, порою надсадно – но портной не понимал ни единого слова. Говорили, несомненно, на его привычном родном языке, однако все слова были какие-то мудреные, новые или же настолько старые, что их пора было давно и окончательно забыть – но вот не забывали, а кричали, пели, гундосили.
Растерянный портной привалился плечом к стене какого-то дома и стал с удивлением рассматривать прохожих. День был, наверное, воскресный, и многочисленный людской поток катился мимо. То и дело мелькали знакомые, шитые им одежды, знакомые лица. Люди задевали портного локтями, толкали… но не замечали. Такие же одежды, такие манеры, жесты; всё было прежним, всё…
А вот его никто не замечал.
Придя в себя от изумления, портной шагнул от стены и попытался было остановить первого же прохожего… Однако тот, даже не оглянувшись, освободился от его руки на удивление легко и быстро – так, как будто портного и вовсе не было на свете.
А может… Да кто его знает! Портной стоял посреди улицы, терпеливо сносил бесцеремонные толчки прохожих и чем больше вслушивался в их громкую непонятную речь, тем яснее понимал, что это всё равно что шелест листьев или шум дождя.
Когда стучит по крышам дождь, скорее засыпаешь.
Портной стоял посреди улицы, и ему казалось, что вокруг тишина. То, что говорили вокруг, его не касалось, и, значит, такие речи все равно что тишина.
Простояв так еще немного, он опустил голову и пошел домой.
Вечером портной поужинал грустными воспоминаниями, а потом всю ночь не спал. Он передумал многое, но не пришел ни к какому решению.
Наутро голод вновь выгнал его на улицу. Придя на рынок, портной с трудом отыскал свободное торговое место и разложил на прилавке с полдюжины ножниц – а вдруг, так думал он, найдется покупатель, и тогда у него появятся деньги на еду.
Но покупатель не находился, все проходили мимо и покупали у тех, кто громче других зазывал. Портной молчал – он ведь не знал и не понимал нынешнего наречия. Поначалу он, правда, пару раз выкрикнул:
– А вот, подходите, самострижные ножницы! Самострижные ножницы, колониальный товар!
Однако никто не обратил на портного внимания, и он замолчал.
А рынок зазывал, кричал, спорил, обманывал. Кто-то гневно возмущался, кто-то радостно смеялся. Все были заняты, один портной потерянно стоял посреди толпы, не зная, что и делать. Быть может, его уже нет? Быть может, это только лишь его душа осталась в городе…
И тут его толкнули в спину! Он с надеждой оглянулся – дородный торговец, не замечая портного, оттеснил его в сторону и высыпал на прилавок охапку свистулек, бирюлек, оловянных ложек, стеклянного бисера, поддельного жемчуга и еще чего-то яркого и блестящего, чего портной, оттертый в сторону, не успел разглядеть.
Оставшись без товара, он сокрушенно вздохнул и пошел между рядами, безразличными глазами разглядывая прилавки.
Его не узнавали, его не понимали, его не замечали, ему теперь было все равно.
Ножниц, конечно, было жалко, да только зачем они ему теперь? Портной остановился, вздохнул…
И вдруг увидел яблоко. Большое, красное. Яблоко лежало на самом краю прилавка рядом с горкой других таких же яблок. Торговец яблоками пристально, не мигая, смотрел на портного.
… Такие же красные яблоки давным-давно росли в тех местах, откуда был родом портной. Быть может, они и по сей день там растут – кто знает?
Портной еще раз вздохнул и четко, старательно выговаривая каждое слово, сказал:
– Дай мне одно яблоко, я очень прошу.
Торговец молчал.
Тогда портной жестом показал, чего ему хочется.
Торговец молчал.
Тогда портной взял яблоко…
Торговец молчал.
Портной съел яблоко.
Торговец… оживился и что-то призывно закричал. Подошедшая к нему покупательница набрала полную корзину яблок, расплатилась и ушла.
Тогда портной взял еще одно яблоко и съел его. Потом еще… Потом, смутившись, отошел в сторону. Он наконец-таки понял: торговец, как и все прочие горожане, не видел его. О чем-то подобном портной слышал в детстве. Тогда, в сказках, говорилось о шапках-невидимках, однако, положа руку на сердце, портной мог поклясться, что таких шапок, шляпок или колпаков он шить не умеет.
