Ольга Онойко - Далекие твердыни
«Удивительным показалось нам, — писал он, — что одежда мужчин и женщин состоит из одних и тех же предметов, различающихся лишь фасоном и богатством отделки. Поскольку островитяне малы ростом и легки в кости, мы, уроженцы континента, первое время часто принимали мужчин за женщин. Эта ошибка вовсе не так забавна, как кажется. Мы не видели ничего удивительного в том, что женщина ездит верхом или принимает гостей, в то время как подобные занятия для островитянок являются предосудительными. Достойная жена не должна покидать женской половины дома. Там она занимается хозяйством или пребывает в праздности, смотря по достатку ее супруга, разрешены ей также любительские занятия искусством — но ничего более. В домах знати, где мы останавливались, к гостям выходили служанки. Их положение весьма печально. Они не имеют никаких прав и не могут рассчитывать на самомалейшее уважение со стороны господ… Что же до одежды, то она состоит из трех предметов: широкой юбки, рубахи и верхнего платья, называемого рият. Пуговиц на островах действительно не знают, предпочитая различные виды шнуровки. На рубахе шнуруются рукава, плотно облегающие предплечья, и ворот. У рията рукава широкие; шнуровка же на нем бывает весьма замысловатой. Часто шнурами вывязываются целые узоры, есть слуги, занимающиеся исключительно этим, и хорошие шнуровщики ценятся так же, как у нас хорошие парикмахеры. В холодную погоду или же затем, чтобы показать богатство, надеваются два рията один на другой; тогда шнуровка оказывается еще более причудливой. Пахари и работники одеваются проще, их одежда чаще короткая, но никаких других разновидностей ее я не видал… Вы спрашивали относительно заложников, госпожа Моль. Я возьму на себя ответственность сказать, что для приобщения к нашей культуре следует везти в Кестис Неггел не только сыновей знатных домов, но и дочерей, и даже настаивать на последнем. Полагаю, многие станут прятать девочек, так как найдут неприличным посылать их куда-то кроме дома мужа; будет разумно переломить это упрямство. Знатные юноши островов пользуются большой свободой, их жизнь часто состоит из увеселений и наслаждений. Первый столичный бездельник и повеса в сравнении с ними выглядит аскетом. В Кестис Неггеле им придется тяжело, труд и учеба покажутся им каторгой. Вряд ли можно будет впоследствии рассчитывать на их преданность: дома они получат все развлечения, которых были лишены в столице, и сердца их будут принадлежать старине… Но девочка, воспитанная как рескидди, никогда не сможет смириться с участью бессловесного украшения дома, немой утробы для рождения детей. Знатные дамы островов будут всей душой преданы Данакесте».
Много лет назад госпожа Моль прислушалась к советам ниттайского коменданта. Ее власть уже тогда была огромна — ее слово влияло на политику Кабинета министров… В Кестис Неггел действительно поехали дочери вельмож. «Юноши из знатных семей уже с головой в заговорах, — вспомнились губернатору слова Наставляющей Сестры, — а девушки готовы на все, лишь бы не возвращаться в отчие дома». «Половина причта Ирмерит — туземки», — подумал Хараи. Церковь предоставляла не только возможность трудиться, но также защиту и покровительство; для того, чтобы, живя в родительском доме, заниматься светским трудом, юным туземкам требовалась необыкновенная сила духа.
«Какой же властью обладает госпожа Моль сейчас? — размышлял Хараи. — Полагаю, именно она решила назначить меня наместником. Кто же она?»
Ответа на этот вопрос он уже не ждал. Рэндо только надеялся, что госпожа Моль, способная назначать людей на высочайшие государственные посты, способна и повлиять на деятельность законодательной власти; пришел же когда-то на острова циркуляр, смягчавший отношение властей к айлльу…
«Я полагаю, — писал он теперь, — что небольшое горное государство айлльу разумно будет рассматривать так же, как мы рассматривали бы независимое государство, созданное человеческой расой. Несмотря на мятежи и заговоры, наш добрый государь был терпелив с Царем-Солнце и милостив к нему. Я много лет наблюдал за айлльу. Несмотря на мрачные легенды, которые ходят о них на островах, они способны к верности не менее, а то и более, чем люди. Я беседовал на эту тему с Наставляющей Сестрой. Вера велит нам относиться к этим удивительным существам с милосердием и заботой, как подобает истинным арсеитам. Кроме того, разве не послужит к вящей славе Уарры принятие вассальной клятвы от айлльу?»
На этом Рэндо отложил перо. Он не собирался отправлять письмо сегодня; он составлял черновик, который намеревался закончить по возвращению от Маи. Губернатор был уверен, что Маи привез из Золотого города не только предметы, но и живых пленников. Хараи собирался поговорить с ними. «Если потребуется, — подумал он решительно, — я воспользуюсь своей властью и заберу их у Маи. Сейчас у айлльу нет никаких прав. Но госпожа Моль действует быстро. Я уверен, она прислушается к моим советам. Тогда Маи окажется преступником, а я бы этого не хотел…»
Заперев секретер, Рэндо откинулся на спинку кресла.
— Аяри, — позвал он.
Серебряный демон появился незамедлительно, будто ждал за дверью; скорее всего, так оно и было.
— Я еду к полковнику Ундори, — сказал Рэндо. — Он вернулся из путешествия. Говорят, он нашел город айлльу… ты можешь остаться дома, если хочешь.
Аяри опустил голову.
— Я родом из этого города, Рэндо, — сказал он.
Губернатор изумленно воззрился на айлльу.
— До сих пор я ни слова об этом не слышал.
— Ты не спрашивал.
Крыть было нечем, и Рэндо улыбнулся.
— Тогда, полагаю, ты хотел бы поехать.
— Да.
— Прикажи запрягать, — губернатор поднялся и жестом остановил демона, уже направившегося исполнять приказание: — Аяри…
Он помолчал. Айлльу смотрел на него пристальным неподвижным взглядом.
— Не бойся, — сказал, наконец, Рэндо. — Вы можете рассчитывать на мое покровительство. И ты… и все айлльу на островах.
Лицо Аяри сделалось холодно-высокомерным. Но теперь губернатор уже понимал, что это лишь маска, призванная скрыть его истинные чувства. Помедлив, серебряный демон поклонился ему и вышел, не сказав ни слова.
За свою многосотлетнюю жизнь Айарриу эле Хетендерана трижды задумывался о смерти.
Юный айлльу рос, сознавая свое бессмертие и бессмертие своих родных; в этом он не отличался от маленького человека. Но если для людского ребенка бессмертие было иллюзией, которая так или иначе рассеивалась по прошествии нескольких лет, открывая дитяти ужас конечной жизни, то для айлльу бессмертие было действительностью, столь же естественной и доказуемой, как действительность воздуха и воды. Айлльу мог погибнуть в сражении или пасть жертвой интриги, но это во многом был собственный выбор погибшего. Тот, кто дрожал за свою жизнь, не умирал. В годы детства Айарриу на островах было несколько городов айлльу. Острова принадлежали им. Строились дома, рождались дети, создавались предметы искусства. Первые признаки упадка уже появились в ту пору, но их не замечал никто. Йут, который выращивали люди, казался всего лишь невинным развлечением; строго говоря, людей и терпели за то, что они поставляли владыкам островов сладкий дурман.
