Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия
Он отливал на солнце металлическим блеском, и казалось, что ковер составлен из миллиона новеньких начищенных монет — золотых, серебряных, медных, бронзовых, а также из неизвестных металлов голубого и зеленого оттенков… Илоис захотелось взглянуть на это чудо поближе, и мы спустили шлюпку, куда сели втроем: Илоис, Горги и я. Подплыв вплотную к краю ковра, мы долго его рассматривали, но так и не смогли определить, что же это такое. Толщиной он был не больше трех-четырех пальцев, и был несомненно живой, вот и все выводы, которые мы смогли сделать. Внезапно шлюпка качнулась и чуть не зачерпнула бортом, оттого что Илоис, не сказав ни слова, выпрыгнула прямо на блестящую ярко-цветную поверхность. Я закричал ей, чтобы она тотчас же возвращалась назад. Нехорошее, тоскливое предчувствие сдавило мне грудь…
— Я была босиком, — вступила Илоис. — Ступни ощущали что-то упругое, прохладное, гладкое… Кажется, я сошла с ума от этого завораживающего мерцания. Шумри строго кричал, чтобы я вернулась, но я лишь рассмеялась, повернулась к них спиной и бросилась бежать прямо к центру этого великолепия. Ковер пружинил подо мной, как мох на краю болота, но не проваливался. Мне захотелось танцевать, кружиться до самозабвения на этой искрящейся, чудесной опоре посреди бескрайнего океана.
— Я хотел тут же броситься за ней следом, — продолжал Шумри. — Тяжелое предчувствие не оставляло меня. Но не успел. Внезапно Илоис вскрикнула и провалилась под воду. Живой ковер разошелся под ней. Несколько мгновений под солнцем блестела зеленоватая окружность воды, затем она стремительно затянулась. Зловещий ковер вновь был целым, ярко-цветным, мерцающим… Я был в оцепенении не больше двух-трех мгновений, но за это время успел увидеть, как края ковра стали подгибаться, уходить в глубину. По-видимому, зловещее существо собиралось окружить собой пойманную жертву, окутать ее со всех сторон… Почти одновременно я и Горги спрыгнули с бортов шлюпки и поднырнули как можно глубже под скручивающиеся края, молясь про себя Митре, чтобы не опоздать, чтобы успеть…
— Как хорошо, что я не помню самого страшного, — вздохнула Илоис. — Все, что случилось после того, как живой ковер провалился у меня под ногами, вылетело из моей головы.
— Я плавал под водой быстрее Горги, поэтому добрался до Илоис первым, — продолжил Шумри. Он побледнел, голос его прерывался — настолько сильно страшные впечатления прошлого завладели им. — Она была без сознания. Я обхватил ее одной рукой, а кулаком другой пытался пробить живой покров над нашими головами, чтобы дать ей глотнуть воздуха. Но проклятая плоть ковра была очень прочной. Отвратительная, чешуйчатая, скользкая рыбья плоть… От нехватки воздуха у меня уже плыли багровые круги перед глазами и звенело в висках, когда до нас доплыл, наконец, Горги. Мы были в огромной ловушке, все трое, прозрачная морская вода позволяла рассмотреть, что края ковра сомкнулись в глубине, он превратился в род большого мешка, подрагивающего от вожделения… в огромный желудок, быть может. К счастью, Горги всегда носил за поясом кинжал. Удары его оказались действенней ударов моего кулака. Под взмахами разящего лезвия ковер над нашими головами разошелся, мы выплыли на поверхность и глотнули воздуха… Я поддерживал Илоис, не давая голове ее уйти под воду, а Горги продолжал разить разбегающиеся от нас стремительно края ковра, разить с неистовством и яростью, никогда не свойственными ему прежде… С корабля, конечно, видели все это, матросы быстро спустили еще одну шлюпку и подобрали нас, как только смогли к нам подплыть. К счастью, Илоис пришла в себя очень быстро. Стоя вместе с ней у левого борта, мы наблюдали, как ковер распался на миллионы небольших рыбешек, золотистых, голубых, зеленоватых, малиновых… которые стремительно погружались в глубину, и вскоре перед нами расстилалась обычная спокойно-зеленоватая гладь океана. Илоис ушла к себе и не показывалась до вечера, а вечером заявила, что не может выносить ни моря, ни качающейся палубы, ни вечных странствий непонятно зачем и куда и что с нее хватит.
— Больше всего меня потрясло, что оно было такое красивое, — объяснила Илоис с виноватой ноткой в голосе. — Я ничего не видела более прекрасного, чем этот сияющий и переливающийся на солнце живой ковер на зеленой воде. И оказывается, вся эта красота служит лишь для того, чтобы убивать и пожирать. Вынести это было невозможно. Потому-то я и вела себя как истеричная и избалованная барышня и требовала, чтобы мы вернулись на землю и остановились где-нибудь, наконец. Я надеюсь, Шумри, ты когда-нибудь простишь меня за это.
— Тебя не за что прощать, — мягко откликнулся Шумри. — Какая иная женщина вынесла бы семилетнее путешествие без всякого смысла и цели, с полусумасшедшим бродягой-мужем?.. — Он тихо рассмеялся и взглянул на жену, ответившую ему невыразимым и глубоким языком глаз. — Итак, было решено пристать к берегу, и мы взяли курс на юго-восток, чтобы достичь берегов Аргоса, откуда мы двинулись в путь когда-то. Горги был грустен, предчувствуя разлуку с нами. Я подозреваю, Илоис, что он был влюблен в тебя, хотя никогда не давал понять этого ни словом, ни интонацией.
— К тебе он был привязан не меньше, — возразила Илоис.
— Может быть… К вечеру пятого дня мы заметили остров и подплыли к нему. Он был совсем небольшой, можно сказать, крохотный, локтей шестьсот в поперечнике, густо поросший зеленью. Илоис, уставшая от бесконечной водной глади, очень обрадовалась и настояла, чтобы ночь мы провели на нем, а не на корабле. Поскольку начинало уже темнеть и времени было мало, успели только соорудить что-то вроде шалаша из веток для нас двоих. Горги же и вся команда ушли ночевать на корабль. Утром, открыв глаза и взглянув на гладь океана, мы испытали сильное потрясение. Корабля не было. Он исчез самым непостижимым и таинственным образом. Бросить нас здесь они не могли, это было абсолютно исключено. Может быть, ночью был шторм, и судно поглотила пучина? Но тогда мы обязательно проснулись бы от грохота волн и воя ветра…
Весь день мы ломали головы, разгадка пришла лишь поздним вечером. Лежа на траве и глядя на звезды, мы вдруг почувствовали плавное покачивание. Казалось, спины наши опирались не на прочную землю, но на палубу оставленного и потерянного корабля. Островок был плавучим! Видимо, за ночь, подчиняясь водным течениям, он отплыл от стоящего на якоре судна на значительное расстояние. Такое значительное, что паруса не видно было даже у самого горизонта.
Как назло, наступил полнейший штиль. Ни малейшего дуновения ветерка!.. Наш добрый Горги, даже если и догадался, что с нами произошло, не мог отправиться на поиски нас. Парусник не мог сдвинуться с места, остров же, подхваченный невидимым током воды, продолжал отдаляться от него в неизвестном направлении… Смешно и странно, но когда-то очень давно, в детстве, при первой моей встрече с Илоис, бывшей тогда надутой и строгой пигалицей… — Илоис шутливо шлепнула мужа по затылку, и тот поправился: — Бывшей горделивой и ослепительной маленькой особой, я рассказывал ей о том, как продам замок, когда вырасту, и мы отправимся путешествовать. Я безбожно выдумывал, чтобы привлечь к себе ее внимание, и в числе прочих выдумок были дома-острова, на которых живут семьями, вечно странствуя в океанах по воле ветра и волн. Теперь моя детская выдумка стала явью. Правда, мы не столько радовались, сколько тревожились. Потеря нашей команды и, особенно, славного и верного Горги была для нас настоящим несчастьем.
