Питер Бигл - Соната Единорога
«Ладно. Ладно. Если все получилось как всегда, значит, я возвращаюсь из „Серебряных сосен“, от Абуэлиты, и мне нужно сейчас же идти домой. Ладно. Идем домой».
Но все же она еще некоторое время постояла неподвижно, глядя на пустые полуразрушенные улицы и не замечая их. Вокруг не видно было ни следа Границы, и, как Джой ни вслушивалась, она не смогла расслышать ни единой ноты дерзкой музыки Шей-раха.
«Может быть, я никогда больше ее не услышу. Может быть, я просто буду чувствовать ее внутри себя, как голоса Старейших. Теперь я даже не знаю…»
Девочка резко повернулась и зашагала прочь.
Но она не сразу пошла домой. Вечер застал ее в магазинчике Папаса, за письменным столом хозяина. Джой была облачена в старый махровый халат мистера Провотакиса, а ее джинсы тем временем сохли над небольшим обогревателем. Джон Папас то сыпал вопросами, то подливал Джой хорошего греческого кофе, то напоминал, что нужно позвонить родителям, – но это Джой уже сделала.
– Домой уже сообщили насчет Абуэлиты. Я сказала, что она много говорила о Лас-Перлас, так что, может быть, она просто наконец отправилась туда. На самом деле так оно и есть.
Голос Джой дрогнул, и девочка поспешила отхлебнуть еще кофе.
– Думаешь, они на это купятся? – поинтересовался Джон Папас. Джой устало пожала плечами.
– Даже если еще не поверили, то непременно поверят. Они постоянно говорили, что держать бабушку в пансионе ужасно дорого. Не думаю, чтобы они стали так уж старательно ее разыскивать.
Некоторое время они молчали. Наконец Джон Напас произнес:
– Говоришь, она их все расплавила, а? И он ей позволил? Ну и парень этот Индиго! – Папас кивком указал на серебристо-голубой рог, уложенный в старый футляр от тромбона. – У меня такое странное ощущение, что я вроде как должен вернуть эту штуку ему. Что скажешь?
– Он не возьмет, – отозвалась Джой. Старый грек кивнул.
– Ну что ж, я уже прикинул, чем смогу возместить ему эту потерю. Надо все-таки по-честному. Значит, он где-то здесь?
– Он оставался здесь, когда Шей-рах… когда Шей-рах переместился.
«Привыкай говорить и думать об этом. И Индиго тоже придется к этому привыкнуть».
– Ну и парень! – повторил Джон Напас, потом снова указал на рог: – Теперь играй. Сыграй этот самый Шей-рах для старика, который никогда его не видел. Пожалуйста, играй.
Джой покачала головой.
– Я не могу. Это принадлежит Индиго. Вы купили его, храните его, можете сделать с ним все, что захотите, но он по-прежнему принадлежит Индиго.
Девочка встала, поколебалась, чуть было не уселась обратно, но потом все-таки подошла к пианино и коснулась клавиш. Музыка застыла на листах, исписанных корявым почерком Джой, но девочка даже не взглянула на них.
Прошло несколько ужасных и томительных секунд, но в Джой так ничто и не шевельнулось и не запело.
«Она ушла. Все ушло с Шей-рахом – и музыка, и Абуэлита, и все остальные – все просто-напросто ушло. Ничего не было. Ничего».
А потом правая рука Джой неожиданно, словно сама по себе, извлекла три стремительных ноты, а левая подхватила их и превратила в неспешное, медленно разгорающееся великолепие луны, восходящей над Шей-рахом. Откуда-то донесся возглас Джона Папаса:
– Ха, вот оно! – и дальше что-то по-гречески. Джой подвернула рукава халата мистера Провотакиса.
И музыка Шей-раха взмыла из-под рук Джой, приветствуя ее возвращение домой. В маленьком магазинчике пианино звучало, как целый оркестр, ликующе приукрашая мелодии, рожденные по обе стороны Границы, что струились сейчас через Джой – так радостно, что девочка не могла ни задуматься над ними, ни сдержать их. Джой закрыла глаза. В эти мгновения она не просто видела Ко, но и чувствовала его запах, и благоухание принесенных им джавадуров, и аромат синих листьев, покрывающих землю. Она снова гуляла в обществе принцессы Лайшэ и цеплялась за гриву Турика, резвящегося вместе с другими юными единорогами. Джой слышала смех ручейной джаллы, журчащий, как воды ее ручья, и щелканье зубов перитонов, ринувшихся на добычу. Это было уже чересчур для нее, и девочка едва не заставила себя остановиться. Но ее руки вспомнили молчание лорда Синти, неподвижность дня, потраченного на наблюдение за маленькими дракончиками, хриплые голоса компании тируджайи, распевающих какую-то скабрезную песенку, и пестрое одиночество прогулок по Закатному лесу. Если эта мелодия и не была музыкой Старейших, то все же была настолько близка к ней, насколько это вообще возможно. И когда Джой перестала играть, она спрятала лицо в ладонях, едва не смеясь от изумления.
– О, получилось, все-таки получилось! Может быть, неточно, не совсем точно, но хотя бы так! Я показала Шей-рах!
Джон Папас кивал, и лицо его все шире и шире расплывалось в глуповатой улыбке.
– О да, ты вправду что-то ухватила, да, нечто ни на что не похожее. Не знаю, что из этого получится. Мы покажем это кое-кому, может, кто-то это сыграет, кто-то запишет – может, да, может, нет, – но ты навсегда заполучила свою «Сонату единорога», дитя. Она не покинет тебя. Она останется.
И, помедлив секунду, старый грек добавил:
– Спасибо.
Они сидели в темном торговом зале музыкального магазинчика и улыбались друг другу. В конце концов Джон Папас встал и тяжело побрел к витрине.
– Я, пожалуй, закрываюсь. Хочешь съесть какой-нибудь бурды у Провотакиса?
Джой натянула влажные джинсы.
– Нет, спасибо. Я лучше пойду домой.
Она подобрала битком набитый рюкзачок и следом за Папасом подошла к витрине
– Уже стало так рано темнеть… Ненавижу это время года. – Джой немного помолчала и добавила: – Особенно теперь, когда не осталось другого места, куда можно пойти.
Джон Папас обнял девочку за плечи
– Ничего, Джозефина Анджелина Ривера. Все не так плохо. То место, оно ведь все равно осталось, верно? Не похоже, чтобы оно перестало существовать, – оно по-прежнему где-то есть, ведь так? Ну да, оно передвинулось – и что с того? Ты тоже можешь двигаться. Ты можешь искать это место повсюду, куда бы ты ни пошла, – прямо с этой минуты. Эти единороги – они везде, даже в Вудмонте. Ты об этом знаешь, я знаю – а может, никто больше и не знает. Ты ищи их, слушай эту музыку, слушай Шей-рах. Раз он где-то есть, ты найдешь его, если достаточно сильно захочешь. Времени довольно.
Джой даже умудрилась улыбнуться.
– Да, наверное. Абуэлита сказала, что я найду его снова. И я обещала Турику. Я пойду. До понедельника!
Она открыла дверь магазинчика и чуть было не вышла наружу. Но тут ее настиг оклик Джона Папаса. Старый грек указывал на босые ноги Джой:
