Константин Нормаер - Сезон колдовства
Вместо молитвы, она приближается к стене и пытается выглянуть наружу, и у нее практически получается это сделать. Встав на цыпочки ей удается разглядеть траву и часть соседних зданий. Но в этот момент ей кто-то мешает. Мужской низкий голос. Неужели время пробежало так быстро? — думает она.
У двери стоит незнакомец. Внешне он напоминает ключников: тощий, слегка сгорбленный, с небольшой бородкой и отрешенным взглядом. Вот только одежда его слишком необычна для служителя инквизиции. Плотные штаны, длинный плащ с высоким воротником, какие обычно носят почтари, но больше всего бросается в глаза шляпа.
— Мне уже пора? — спрашивает она.
— Еще нет, — качает он головой.
— Мне сказали: я смогу побыть одна.
— Так и есть, — соглашается он. — Но у меня к тебе несколько вопросов.
— Кто вы?
— Я наблюдатель.
— За кем?
— За всеми. — На его лице проскальзывает загадочная улыбка.
— Муреннннннмук? — дрожащим голосом произносит она сокровенное слово. И когда он коротко кивает, вздрагивает от накатившего на нее страха. Невероятно, но она боится его горазда сильнее, чем предстоящую казнь.
— Звездный странник, скажи, неужели я великая грешница?
— Мне хочется чтобы ты сама ответила на свой вопрос, — не двигаясь с места, он не сводит с нее холодных глаз.
Она ощущает дрожь по всему телу: вот и он пытается обвинить ее во всех смертных грехах.
— Прости, но мне нечего сказать, — наконец находит она в себе силы для ответа.
— Очень жаль.
Его тон вызывает у нее лишь слезы. Банальная обида.
Она ведь надеялась, уж кто-кто, а прозорливые перегрины, жители пустошь, которых считают великими мудрецами, видят даже то, что скрыто от посторонних глаз.
— Неужели непонятно: меня оклеветали! За что мне просить прощения у Всевышнего?! Я всего лишь работница, которая трудится день и ночь, отдавая всю свою любовь не постороннему мужу, а своим детям. В чем я виновата? В том что на руках кровавые мозоли, или в том, что мы делим одну краюху хлеба на троих, а мои дети видят сладости только раз в год, на ярмарке в Прикзеле? Дай мне ответ, муренмук, — она не просит, а требует. Требует обычной справедливости.
Но он молчит.
— Говорят, что твои глаза зорче звезд! Так в чем вина бедной прачки?!
Странник хмурится, и скрестив руки, задумчиво отводит взгляд.
— Тебе не обмануть меня — ведьма! Твои чары не действуют на тех, кто не принадлежит этому миру, — уверено говорит он, но в последнюю минуту голос обрывается.
— Ведьма?! — у нее больше нет сил удивляться. Впрочем и боятся она тоже не намерена.
— А разве нет? Я ознакомился с письмами, которые тебя уличают в колдовстве. И этому нет оправдания, — заявляет он. — Ты выкрала двух соседских ребятишек и превратила их в ярмарочные чучела набив пустые тела соломой. А потом уморила голодом собственную мать — разве не ты заперла ее в подвале, и заставляла живьем пожирать крыс?.. Ответь!
Она не может больше слышать этой лжи. Муренмук еще что-то говорит, о других зверствах и прочем вымысле, но ей уже все равно. Она хочет умереть, и не важно как, главное, чтобы ее перестали валять в грязи.
Почему, почему они все врут? — в сотый раз она задается одним и тем же вопросом. — Зачем пытаются сделать из нее чудовище? — но ответа не находит. — А может быть у нее и впрямь помутнел рассудок, и ее удел — болтаться на висельнице и пугать своим видом случайных прохожих?
Упав на колени, она начинает неистово молиться, но вскоре останавливается. У нее больше нет сил быть беспомощной куклой.
Эти стены пропитаны пороками, — только она не желает дышать этим воздухом. Даже если жить ей осталось всего пару минут. Неважно. Она хочет, чтобы они стали самыми честными.
— У меня к тебе последний вопрос, ведьма, — обращается к ней муренмук.
Опустив голову она молчит.
— Откуда вы черпаете свою силу?
Опять заблуждение! И эти слова ранят ее в самое сердце. Почему? За что? Как бы сильно она не взывала к Всевышнему, ее молитвы остаются не услышанными. Тогда какой же в них прок? Пытаться спасти свою душу? — Но зачем, если она и так уже истерзана донельзя. Следовать всем заповедям предков? — а какой в них толк, если вся ее праведность не стоит и ломаного гроша. Тогда зачем?
Она медленно тянется к шее и резко срывает знак чистоты: мелкий символ — хвостатая звезда стремящаяся к небесам летит на пол.
— Так и не скажешь? — интересуется муренмук.
— Поверь, тебе представится возможность узнать ответ на этот вопрос, — зло кидает она.
Ее уводят двое плечистых стражей — мрачные поборники жестокой веры. А перегрин садится за стол и задумчиво закрывает глаза ладонью. Правильно ли он поступил или здешний мир опять сыграл с ним злую шутку? Сомнения съедают его изнутри. Он бы и рад развеять их, но чем дольше он изучает этот мир, тем сложнее ему становится отличить правду от лжи. Одним словом — Мрак. Именно он делает белое черным, а радужный рассвет окрашивает в серые тона….
Устало повалившись на каменный пол, я устало посмотрел на проводника. Он обессилено лежал на спине и откинув голову назад безудержно смеялся. И не просто смеялся — его одолела настоящая истерика.
— Ты мертвец, муренмук… ты ходячий мертвец… Тебе никогда не справиться с ней…с ее ненавистью, с ее отчаяньем. Я видел это слишком отчетливо… Твоя душа уже в ее руках… безумец, ты даже не понимаешь с кем связался…
— Заткни свою пасть, — рявкнул я. Вытер окровавленный нос и схватил слепца за шкирку.
— Веди меня!
— Куда? — пытаясь сдержать смех, поинтересовался проводник.
— Туда, где я видел ее последний раз…
Подвал я узнал сразу. За долгие годы здесь ничего не изменилось: тот же стол, скамья, даже остриженные волосы были небрежно разбросаны по полу.
Словно во сне я приблизился к решетчатому окну: снаружи уже сияло марево заката. Но меня он не интересовал. Присев на одно колено, я начал осторожно искать символ искупления. И уже через минуту между пальцами забрезжила вырезанная на деревянной пластине хвостатая комета. Сжав кулак я внезапно понял: что-то не так. Мой слепой слуга внезапно перестал сотрясать воздух пустым смехом.
— Вставай, и медленно повернись, — приказал низкий, глухой голос.
Быстро сунув находку в перчатку, я поднял руки и развернулся на месте.
В дверях стоял страж, при этом его меч оставался в ножнах, а кулаки он грозно упер бока. По всей видимости, он собирался справиться со мной голыми руками.
— Конец тебе, поганый муренмук! — внезапно завопил слепец и внезапно сиганул на стену.
