Андрей Смирнов - Ураган
И в первое время казалось – да, все именно так и будет. Хотя были и трудности… Слишком много трудностей. Гораздо больше, чем они оба ожидали.
Во-первых, следовало привести дом в приличный вид. Кое-что подлатать, а также – сколотить новую мебель. Жофрей же, хотя и трудился в первое время много, все же оказался отнюдь не таким хорошим плотником, как он о себе рассказывал… Кроме того, он не перестал пить. «Завтра бросаю», – едва ли не каждый день обещал он Элизе.
Во-вторых, следовало закупить все то, что могло понадобиться будущим постояльцам – продукты, вино, постельное белье, посуду и прочее. Оказалось, что стоит это все немало – по крайней мере, в тех количествах, в которых, по их мнению, эти вещи должны были иметься в любом приличном трактире. Кроме того, белье и вино покупать приходилось в городе, и еще платить за доставку.
В-третьих, об их предприятии пока еще никому, кроме односельчан, не было известно. Их главный (и единственный) источник дохода, потенциальные постояльцы, могли бодро шагать себе по Восточному Тракту и не подозревать, что совсем рядом есть прекрасное местечко, где они могут отдохнуть, перекусить, напоить лошадей, а при необходимости – даже переночевать. Следовало подождать какое-то время, пока слухи об их заведении разойдутся, и путники станут сворачивать с Тракта специально, чтобы побывать у них. А пока – следовало всячески способствовать распространению этих слухов.
Было еще множество мелочей, уже не столь существенных и вполне преодолимых. Вполне преодолимы были и три вышеозначенных пункта – преодолимы, будь у хозяев трактира упорство и терпение. Начать понемногу, постепенно развить свое дело, не ждать сразу больших барышей… Но у Жофрея не хватило упорства, у Элизы – терпения. Жофрей не желал ничему учиться – он полагал, что и так все прекрасно знает, просто у него «нет условий». Вот в городе он бы смог содержать трактир. А в деревне – нет. В городе все проще, удобнее, дешевле. Правда, когда однажды Элиза предложила ему продать дом и перебраться в город, чтобы открыть свое дело там, он категорически отказался. Сказал, что там слишком высокие налоги. А потому время, нужное для того, чтобы встать на ноги, им в городе не продержаться. К тому же, там и конкуренция большая.
Часть необходимого имущества они приобрели – только для того, чтобы убедиться, что у них не достает денег на вторую, еще более нужную часть. Тут у Жофрея совсем руки опустились. «Как это ты не дашь мне денег на новые медные дверные ручки?! – кричал он. – Ты хочешь, чтобы люди, которые сюда будут приходить, открывали двери ногами?! Ах, ты не хочешь мне помогать?! Ну, тогда я тоже ничего не буду делать!!!» И с горя отправлялся пить в соседнюю деревушку.
Элиза меж тем трудилась гораздо больше его, и именно ее стараниями дом постепенно обрел мало-мальски жилой вид. Потом появились первые посетители. Элиза ходила вокруг них буквально на цыпочках, а Жофрей снова напился – уже на радостях.
Однако постояльцев было мало, и появлялись они редко. Деньги, имевшиеся у Элизы, постепенно сходили на нет. Большую часть спиртного, которое приобретали для постояльцев, выпивал Жофрей. С некоторых пор Элиза стала подозревать его и в воровстве – когда исчезло несколько вещей, оставшихся еще от родителей, или стали пропадать вещи, которые они приобрели вместе с Жофреем. Дома Жофрей появлялся все реже и реже. В кабаках он говорил, что полюбовница его, дескать, «много пилит». Что ж, он был прав. Элиза и вправду часто его «пилила». С тех пор, как начала понимать, что никакого тепла и уюта в доме с этим пьяницей не будет. И каждый из них обвинял другого в своих несчастьях и бедах. Жофрей от этого только сильнее пил, а Элиза – еще сильнее его пилила.
Однажды – когда их трактир фактически уже перестал существовать, а постояльцы появлялись в лучшем случае раз в два-три месяца – к их дому подъехала телега, из которой вылезли двое: мужчина и женщина… нет, трое: мужчина, женщина и маленький ребенок на руках у женщины. Девочка.
Элиза тут же бросилась хлопотать вокруг них, но вскоре заметила, что гости, явно делая над собой большие усилия и изображая радушие, на самом деле чем-то сильно озабочены и оттого держатся настороженно и отчужденно. Ну, что ж, секреты гостей – это их секреты, мало ли что у них могло случиться? Очевидно, их мысли были заняты какими-то очень важными делами, потому что когда Элиза спросила у матери, как зовут девочку, та ответила не сразу, а поначалу, казалось, даже не услышала вопроса. Когда Элиза спросила во второй раз, женщина пробормотала что-то не очень внятное, но кое-что Элиза все-таки разобрала. «Лия?» – переспросила она. «Да, Лия». – ответила мать. «Это же замечательно – посмотрите, вот на подоконнике у меня как раз расцвели лилии!.. Удивительное совпадение, правда?!» «Да, конечно», – натянуто улыбнулась мать. Отец, меж тем, со злобой посмотрев на Элизу, увел свою семью наверх, в отведенную им комнату. Хозяйка недоуменно пожала плечами и стала убирать со стола.
Странные постояльцы провели в ее доме двое суток – и чем дальше, тем меньше они нравились Элизе. Почти все время они сидели в своей комнате, и носу оттуда не казали – но это, впрочем, было еще не так странно, как другое: если к долгу кто-то подходил – ну, скажем, односельчанин за какой-нибудь надобностью – сразу же после его ухода один из постояльцев спускался вниз и ненавязчиво пытался у Элизы узнать, кто это был и зачем приходил. Учитывая, что больше этих людей ничего не интересовало, подобное «любопытство» представлялось по меньшей мере странным.
Далее… Как вам уже известно, в отношении детей Элиза и сама была отнюдь не примером для подражания, но то, как приезжие родители обращались со своим чадом, временами коробило даже ее. Отец вообще не обращал на девочку внимания, только иногда, когда та плакала слишком громко, говорил жене «Заткни ее, ради Бога, а то я счас вас обеих заткну». Женщина также проявляла поразительное безразличие к ребенку. Описалась? Ну и пусть ходит в мокром. Плачет? Значит, надо ударить ее посильнее, чтобы перестала. Есть хочет? Ах, она еще и есть хочет… что вы говорите! Вот утроба ненасытная!..
Ребенка они почти не кормили. Почти – потому что иногда Элиза брала малышку и кормила ее сама – хлебом, вымоченном в молоке, или какой-нибудь кашей, и тогда мать, очевидно, устыженная чужими заботами о своей дочери, брала ее с рук Элизы и начинала заниматься всем этим сама.
Девочке было месяцев пятнадцать. Несмотря на столь дурной уход, выглядела она упитанной и здоровой. Никаких болячек у нее тоже не было – что казалось Элизе чудом, если и раньше родители меняли ее пеленки с такой же частотой, как и в эти дни.
