В Бирюк - Обязалово
Толпа народа, вываливаясь из всех подсобных помещений, густела, стягивалась к крыльцу. Для челяди господская свара — всегда бесплатный цирк.
Но не для всех: Маноха, уныло вздохнув, пошагал к крыльцу, отодвигая с дороги рябиновских — пришлые чувствовали его спиной и сами торопились отодвинуться. Предчувствие его не обмануло: мадама развернулась лицом ко двору и возопила:
— Маноха! Живорез-кишкодрал! А, вот ты где! Признавайся, сатанинское отродье, что ты с моим лютнистом сделал?!
Маноха, кажется, открыл рот, но «тюркский месьен» перехватил нить повествования:
— Молчать! Что я велел — то и сделал! Развела, понимаешь, непотребство! Бога забыла! Песен бесовских захотелось! Хрен тебе, а не музыканта!
Баба воткнула руки в боки и заорала навстречу:
— Ты ещё меня добронравию учить будешь! Об твоих пьянках-гулянках вся Русь гудом гудит! А уж о прочих безобразиях… К-козёл б-бешеный!
Мои люди уже убрали клинки, вместе с недавними противниками протолкались на лучшие зрительские места поближе к крыльцу. Я толкнул локтем одного из суздальских:
— Слышь, а кто это?
Гридень сперва отмахнулся, но, видимо вспомнив мою манеру укладывать «добрых мужей» лицом в грязь, снизошёл:
— Госпожа — Великая Княгиня Киевская Ольга Иоановна, сестра басилевса ромейского Мануила, вдова Великого Князя Юрия Владимировича, по прозванию Долгорукий. Спорит она со своим пасынком, с господином нашим — князем Володимерским Андреем Юрьевичем, по прозванию Боголюбский.
Охренеть! Это вот этот мужик — Боголюбский?! Которого здесь то — «Китаем» называют, то просто — «Бешеным»? От которого в моей России столько всякого чего осталось?! Включая и Москву и собственно Россию?!
После того, как Долгорукий казнил в Кучково на Москве-реке Степана Кучку, сыновья-кучковичи перебрались в Суздаль, а владение пошло приданым дочери казнённого Улиты, ставшей женой Андрея. Так это поселение в число семейных поместий долгоручичей. Именно Андрей, ещё при жизни отца велел выкопать там ров и отсыпать валы, превратив селение в город.
Став Великим Князем Киевским, Андрей совершил невозможное, прежде невиданное — уехал из Киева во Владимир, перенёс туда, в Залесье, столицу древнерусского государства. Оказалось, что можно быть «государем всея Руси» и не быть киевлянином по месту жительства.
Ключевский про него пишет: «В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным».
Это вот тот самый русский «первый блин», который «комом»?
Татищев так описывает внешность и характер Андрея:
«Сей князь роста был не вельми великого, но широк плечами и крепок, яко лук едва кто подтянуть мог, лицом красен, волосы кудрявы, мужественен был в брани, любитель правды, храбрости его ради все князья его боялись и почитали, хотя часто и с женами и дружиной веселился, но жены и вино им не обладали. Он всегда к расправе и распорядку был готов, для того мало спал, но много книг читал, и в советах и в расправе земской с вельможи упражнялся, и детей своих прилежно тому учил, сказуя им, что честь и польза состоит в правосудии, расправе и храбрости».
Я бы добавил к этому довольно узкую и коротко стриженую полосу кудрявой, крупными кольцами, бороды по нижней челюсти и татарскую скуластость, унаследованную от матери-половчанки. Узкие глаза, но не от разреза, а от постоянного прищуривания. После оказалось, что они у него темно-карие и распахиваются очень даже широко, вполне по-ближневосточному.
Его лицо было постоянно вздёрнуто кверху, от чего имело выражение чрезвычайно высокомерное. Ещё в глаза бросался сколиоз: правое плечо было отведено несколько назад и вздёрнуто выше левого. Да и правая ладонь его была явно больше левой.
Андрей с детства был хорошим фехтовальщиком. Это отразилось на его организме до такой степени, что знаменитые наплечники столь различны по размеру, что некоторые европейские историки предполагали непарность этих парадных браслетов.
Насчёт цвета лица — Татищев абсолютно прав. Княжеская физиономия пылала как закат в пампасах:
— Ты… шалава греческая! Вон пошла! В курятник! В дерьмо, в перья!
— Сам пошёл! Эй, слуги, грузите вещи в лодию! Уходим! Ни минуты с этим бешеным на одном дворе…
— Хрен тебе, а не лодию! В птичник, на насест!
Титулованные особы продолжали обмениваться репликами, а я спешно соображал: не надо княгиню в птичник.
Этой весной у Акима подобралась очень даже продуктивная стайка кур с петушком. Прорисовывалась возможность поднять яйценоскость процентов на десять.
Попандопулам этого не понять. Что такое селекционная или, там, племенная работа — в моё время знают единицы. А как это делать в условиях отсутствия генетики как науки, да хоть бы и как лже-науки? Без холодильников, инструментов, препаратов…?
По-средневековому. Просто ждёшь пока господь, подкидывая свои кости, выбросит удачную комбинацию генов. Что она удачная — поймёшь, когда особь вырастет и проживёт долгую плодотворную жизнь. А до этого, гипотезируя, скрещиваешь её с чем-то подходящим, в фантастической надежде закрепить признаки, сделать полезные гены — доминантными.
«Наиболее быстрым практическим путем увеличения гомозиготности у высших животных является спаривание родных брата с сестрой, имеющих общих отца и мать…, а также спаривания отца с дочерью или матери с сыном.
Если осуществлять такое тесное кровосмешение в течении 16 поколений подряд, то достигается 98 % гомозиготности по всем генам, а следовательно, ввиду отсутствия расщепления, все особи этих пометов становятся почти идентичными по генотипу и фенотипу — все дети одинаковы, как близнецы».
16 поколений… А в 15-ом — чумка и все труды… в выгребную яму.
Короче: долгое, непредсказуемое, нудное занятие. И тут мне повезло — петушок и несколько курочек сами образовались, «силою вещей».
А если это бабьё… в курятнике ночевать будет… со всей своей свитой… фиг мы лишний раз яичницу поедим.
«Эх, яичница! Закуски
Нет полезней и прочней
Полагается по-русски
Выпить чарку перед ней».
После этих княгинь-птичниц — чарка будет не «перед», а только «вместо».
Я ещё не додумал эту мысль, а уже рванул вперёд. Шагнул вперёд, на наше низенькое боярское крыльцо, на котором меня уже пытались убить «летающими дровами», весь в старании донести свою мысль о том, что не надо наших курей беспокоить по вашим всяким мелко-велико-княжеским разборкам…
Ой, ха, стук, бум, ё, ах, уйё, ш-ш-ш… Стою на коленях, лбом — в доски крыльца, руки резко вывернуты за спину. И слышу взволнованный, чуть надтреснутый голос Акима:
