Татьяна Зубачева - Мир Гаора
Просторная вытянутая в длину комната.
— Стой. Лицом к стене. Раздеться.
Как и остальные, он разделся догола и застыл, держа рубашку и брюки в руках.
— Передний, марш.
Гаор скосил глаза и тут же получил лёгкий, но достаточно ощутимый тычок дубинкой в ягодицу.
— Успеешь. Следующий, марш.
Как и остальные Гаор после каждой команды передвигался на шаг вдоль стены. Но вот и его очередь.
— Повернись. Марш.
Он повернулся и оказался перед двумя высокими коробками.
— Кидай.
В одной навалом рубашки, в другой штаны. Он выполнил приказ и шагнул вперёд, расставшись с последним из прошлой жизни. Сержант с зелёными петлицами сверил его номер со списком, оглядел, зачем-то подёргал его за волосы и буркнул.
— Прямо марш.
Всё тут же объяснилось. Оказывается, слева дальше подрезали слишком длинные волосы, а прямо стояли остальные. Бурнаша как раз стригли. Гаор шагнул прямо и присоединился к остальным. Стояли не шеренгой, а кучно, у небольшой глухой двери. Рядом опять две коробки. В одной он увидел небольшие бруски тёмно-жёлтого мыла, а в другой растрёпанные мотки пластиковых мочалок. Наконец, Бурнашу обкромсали волосы, чтоб спереди до бровей, а сзади до ошейника, бороду, чтоб не закрывала шею, и пнули.
— Пошёл, волосатик.
Бурнаш резво вскочил с маленького круглого табурета и присоединился к остальным.
— Всё? — спросил, протирая ножницы, стригший Бурнаша немолодой рядовой.
— Всё, — ответил приведший их надзиратель. — Запускай.
Рядовой подошёл к маленькому столику у стены и открыл дверку настенного пульта.
— Взяли по одному, живо, — скомандовал надзиратель. — В затылок, скоты.
Взяли мыло, мочалки, выстроились.
— Готово?
— Пошёл.
Рядовой пощёлкал тумблерами, и дверь отъехала в сторону.
— Вперёд, вонючки, — хохотнул надзиратель.
За дверью оказался душевой зал с десятью рожками, но не разгороженный на кабинки и зачем-то с выступом-скамейкой вдоль стены. Под потолком между трубами горели матово-белые шары ламп. Гаор с удивлением увидел, что сокамерники заметно нервничают. Лысок быстро бормотал что-то похожее на заклинания, побледнел, плотно сжав губы, Седой, испуганно дрожал Малец, сгрудились, прижались друг к другу Чалый, Чеграш, Зима и Гиря, часто как от бега дышал Бурнаш. Да что с ними? Но спросить Гаор не успел, что-то щёлкнуло, и из рожков полилась, быстро набирая силу, вода.
— Живё-ём! — торжествующе заорал Сивый.
С хохотом, шлепками и необидными пинками разобрались, где кто своё кладёт, кто на скамейке мылится, кто полощется, кто с кем душем и скамейкой меняется. Мылись яростно, оттирая, отскрёбывая себя.
Гаор, все эти дни старательно не думавший о душе и старавшийся не замечать влажной, пропитанной запахами пота и параши, духоты в камере, мылся с неизведанным до сих пор удовольствием, даже не замечая отсутствия обычных перегородок. Непривычно было мыть голову, ощущая пальцами волосы.
— Мыло с башки смой, — сказали рядом, — а то зудеть будет.
— Ага, спасибо, — поблагодарил Гаор.
Наконец он промыл голову так, что волосы заскрипели под пальцами, и открыл глаза. Нашёл взглядом Седого. Надо бы узнать напоследок. Гаор вышел из-под душа и прошлёпал к скамейке, где Седой сосредоточенно оттирал себе мочалкой ступни. Сел рядом.
— Ну? — спросил, не поворачивая головы, Седой.
— Чего все испугались?
— С чего взял? — с несвойственной ему угрюмостью спросил Седой.
— Заметил.
— А что кранов нет, тоже заметил? — по-прежнему угрюмо ответил вопросом Седой.
— Дда, а что, как-то связано?
— Ещё как.
Седой, наконец, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
— Всё включается с пульта, дверь закрывается герметично, надзиратель с нами не заходит. Всё понял?
— Ничего не понял, — честно ответил Гаор.
— Ну, так пойми и запомни. Когда запускают назначенных к утилизации, то вместо воды включают газ, из тех же рожков.
— Какой газ? — тупо спросил Гаор, не желая понимать услышанное.
— Дурак. Чему тебя только на химзащите в училище учили. Были уроки?
— Были.
— Ну, так вспомни. И иди, вон потри кого, если сам вымылся.
Гаор послушно отошёл, мучительно пытаясь не понять, ему все очень доходчиво объяснили, а… а согласиться с этим. Конечно, утилизация это понятно что, но чтобы вот так…
— Кажин раз трясусь, — доверительно сказал ему мылившийся рядом Бурнаш, — тут ведь ежли что, кому ты мёртвый про свою категорию говорить будешь.
— Затрясёшься, — кивнул Гаор, задним числом не понимая, а ощущая этот страх перед неотвратимой, но прошедшей мимо смертью. Как вот повисела над тобой мина, когда не знаешь куда бежать, и упала, и ты в мёртвом пространстве остался. Уже встал, землю с себя стряхнул, и вот тут тебя смертный колотун начинает бить.
— Спину потри, — попросил Бурнаш.
— Давай, — согласился Гаор.
Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.
— Лады, давай ты теперь ложись.
— Давай, — согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. — А ты и мохнатый! — вырвалось у него.
Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил.
— А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, — и утешил, — ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.
Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.
Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.
— Эх, кончилась банька, — вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.
— Это ж рази банька, — откликнулся Бурнаш, — так, баловство одно.
— Всё, — встал Седой, — пошли.
Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.
Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.
