Юлия Кайто - Зеркало за стеклом
Я вцепилась в тазик, желая убедиться, что он вдруг не исчезнет, оставив меня наедине со страшной лоханью. Тазик милостиво никуда не делся, был донесён до лавки и благополучно наполнен водой из вёдер. Я щёлкнула заколкой, запустила пальцы в пыльные космы, хорошенько их встряхнула и перекинула вперёд — навстречу чистой воде. Что-то шершавое стукнуло по переносице. Я скосила глаза. Шишка. Вот зараза. В таком положении перекинутой на спину она явно не удержится. Надо что-то придумать.
Мысль о том, чтобы снять бабкин оберег я отвергла сходу. Дома, идя в баню, я завязывала шнурок с шишкой на запястье. Всё равно намокнет, хоть на руке, хоть на шее, зато мешать будет меньше. Бабка не возражала. Сейчас же я не собиралась мыться целиком, но лицо и руки так и так будут мокрыми. Ходить потом с сырой шишкой на груди (давешние царапины только-только начали подживать), на запястье (гляньте на это диво, а где же трава за воротом?!) или на спине (госпожа ведьма, а что это у тебя — ведьминский горб растёт и потеет?) мне совершенно не хотелось. Можно было ещё привязать на ногу, но эта мысль меня даже рассердила. Я на секунду представила, насколько глупо буду выглядеть со стороны, привязывая проклятую шишку куда бы то ни было. Да леший с ней! Бабка так и не сказала, от чего бережёт этот убогий талисман, и сейчас я как никогда живо воображала, что надо мной просто зло пошутили. Нацепила мне на шею этот лесной мусор, запугала непонятными предостережениями и была довольнёшенька. В то, что она стала бы что-то замалчивать о настоящей угрозе, я всё-таки не верила. Пускай отношения у нас были не простые, и родственной теплоты в них на молочную крынку не набралось бы, но уж смерти-то бабка бы мне точно не пожелала. Зато пошутить таким манером — запросто… А я-то, дура, уши развесила, столько времени с этой шишкой бегала, как с писаной торбой… Пока жива была бабка — под её строгим приглядом, а потом — в память. Теперь хватит. Пора перестать верить во всякие глупости.
Я попыталась снять шерстяной шнурок, не развязывая, но, видимо, в прошлый раз затянула слишком коротко, так что голова никак не пролезала. Пришлось потратить какое-то время и один ноготь на маленький тугой узел. Наконец, противостояние завершилось в мою пользу, и я поискала взглядом, куда можно пристроить «ожерелье». Вообще-то, горизонтальных поверхностей в комнате хватало, но внутренне я всё равно побаивалась, что может произойти что-то жуткое, если я, раз уж вообще сняла, положу оберег дальше, чем на шаг от себя. В итоге местом кратковременного хранения был избран пол.
Крепко сжимая в обеих руках концы шнурка, я подошла к распахнутому окну и выглянула во двор. Навстречу мне приветливо шелестел сочными зелёными листьями куст малины, своим присутствием исключая возможность бесшумно подобраться снаружи. Дальше шёл высокий глухой забор, отделяющий сад от соседнего дома. Но я всё равно задёрнула занавеску. Вернувшись к тазу, сделала глубокий вдох, наклонилась, положила шишку на пол и медленно разжала пальцы, выпуская концы шнурка. Ничего. Я медленно разогнулась, настороженно прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, готовая в любой момент улицезреть неведомых врагов, пришедших по мою душу, и обороняться прихваченным за краешек тазом. Ничего. Знойная дневная тишина была непоколебима. Или враги увязли в ней, как мухи в смоле, или мне пора прекратить изображать радикулитную и заняться делом. Ничего.
Да, у старой травницы определённо было специфическое чувство юмора…
* * *Мыло хорошо пенилось и приятно пахло цветами. Наверняка оно делалось как-то иначе, чем то, которое я покупала в селе по соседству. Тамошние мыловары были ярыми приверженцами традиции смешивания животного жира с печной золой. Весело мыча себе под нос, я кувырнула использованную воду из таза в лохань (запах тины резко усилился, пенные островки пугливо заколыхались в окружении дрейфующей гадости) и приступила к тщательному полосканию в остатках воды из ведёр.
Я как раз заканчивала вытряхивать воду из правого уха, придерживая над тазом обтекающие волосы, когда дверь в комнату с грохотом распахнулась. Хлестнув мокрой дугой волос низкий потолок, я резко вскинулась, первым делом подумав о самом страшном — Турасья за какой-то надобностью вернулась из бани и теперь-таки подобьёт мне оба глаза за попранную традицию цельного предсвадебного омовения. Или неведомый враг немного припозднился, зато теперь примется убивать меня с особой жестокостью.
Но в дверном проёме застыла Саёма — приглашённая на торжество блаженная из местной гильдии Пресветлых Дураков. Горничная по секрету сообщила мне, что обманщиков, желающих поживиться за чужой счёт, в этой своеобразной организации больше, чем тех, в честь кого она названа. И так мол искусно прикидываются, что всей дворней не одну неделю бегали, выбирали такого Дурака, чтоб уж точно был взаправдашний. На мой вопрос: «Зачем на свадьбе пришлые дураки, если в погребе для гостей припасено три бочонка ядрёной смородиновой увалихи?» горничная только укоризненно покачала головой и сослалась на очередную традицию. Дескать, молодым в доме будет счастье, потому что все беды перетянет на себя Свадебный Благостник. Или, как в данном случае, Благостница. За это её накормят и соберут с гостей по медяшке в благодарность.
Однако сейчас седовласый кошмар средних лет в длинной мятой рубахе до колен стоял на пороге, вытянув перед собой обе руки со сжатыми кулаками, и благостным отнюдь не выглядел. Широко раскрытые белёсые глаза безумно таращились, а губы демонстрировали жуткий оскал до самых дёсен.
В ту секунду, на которую я замешкалась, не зная, выпрыгнуть ли в окно или спокойно начать расчёсывать мокрые космы (Умая утверждала, что настоящие Пресветлые Дураки, как на подбор, физически безобидны), Саёма издала пронзительный бессловесный вопль ужаса и резко закрутила руками, изображая мельницу, но с места не двигаясь.
— А, колдунья! За тобой уже идут. Прочь! Провались, проклятая!
Я испугалась не меньше полоумной тётки, круто повернулась и оглядела комнату. Кроме меня и чахлой герани на подоконнике в ней никого не было. Выходит, проклятая колдунья — это я. Вот те раз… И кем меня уже только не обозвали за последние два дня. Крики снова перешли в невразумительные завывания, сделались чуть глуше и начали удаляться по коридору. Судя по всему, Свадебная Благостница решила поднять на уши весь дом. Я всё-таки подхватила шнурок с шишкой и выскочила следом, совершенно не представляя, что буду отвечать, когда меня спросят, почему приглашённая блаженная в моём присутствии чуть ли не пену изо рта пускает.
Хлопнула дверь, крики смолкли, как будто их отрубило топором. Или — меня передёрнуло — топором отрубило кричащую голову. Это всё Циларин со своим ножом — один раз увидишь, на неделю в мыслях засядет! Я кое-как завязала на шее шнурок, только потом спохватившись, что собиралась отказаться верить в жестокие шутки, и оглядела пустой коридор. Мне казалось, что на такие вопли должны были сбежаться не только обитатели дома, но и соседские с обеих сторон, однако никто не появился. Я на цыпочках подобралась к двери, за которой скрылась голосистая Саёма, и прислушалась. Изнутри донеслось тихое монотонное бормотание, словно кого-то убаюкивали. Слов было не разобрать, и нервное любопытство подтолкнуло меня на некрасивый поступок — акт подслушивания. Но добротная дубовая дверь так плотно прилегала к косяку, что все старания пошли прахом. Пришлось ступить на скользкую дорожку подглядывания. Все двери в доме запирались не на щеколду или навесной замок, а на оборот ключа, помещавшегося в специальное отверстие на уровне пояса. Мысленно попросив прощения у высших сил за столь вопиюще недостойное уважаемой травницы поведение, я наклонилась и заглянула в замочную скважину.
