Наталья Корнева - Ювелир. Тень Серафима
Однако стоило всё же сказать спасибо, что инквизиторы заявились не вчера, когда он бессильно валялся в забытьи. Это было бы самой глупой и жалкой смертью, которую Себастьян только мог себе вообразить. К тому же, приход незваных гостей так кстати избавил его от привязчивой девчонки, с которой ювелир уж и не знал, что делать. Уж чем-чем, а учениками он обзаводиться пока не намерен, - возраст не тот. Тем более такими бесперспективными.
Итак, на этом положительные моменты, к сожалению, заканчивались. Из отрицательных: у него нет ни малейшего представления, как выполнить взятый заказ; за его головой начали охоту все здешние адепты чистоты человеческой крови; ему совершенно негде спрятаться, по крайней мере, надолго. Можно, конечно, бегать от них по городу, как заяц, но рано или поздно он устанет и неминуемо попадет в западню. К тому же, такой подход заранее ставит ювелира в невыгодное положение жертвы, зверя на лове, и лишает каких-либо возможностей продолжать поиск турмалина.
Так не пойдет.
Себастьян крепко задумался. В принципе, было в Ледуме одно место, где можно попытаться укрыться. Конечно, если его до сих пор не обнаружили и не уничтожили здешние дотошные ищейки. Каждый раз, возвращаясь в этот город, ювелир с замиранием сердца шел туда, боясь увидеть пепелище на месте райского сада. И каждый раз душа радовалась и ликовала, когда он убеждался, что всё в порядке, что беда обошла стороной. Это был заветный дом, в котором всегда ждали и были готовы принять. Фактически, это был дом, которого у него никогда не было.
Приняв решение, Себастьян немного успокоился. Да, стоит отправиться туда, честно всё рассказать и попросить убежище. Почти наверняка ему не откажут.
Взглянув на часы, ювелир мимоходом отметил, что с момента утреннего бегства из гостиницы прошло ровно два часа. Как раз на это время он назначил встречу с Софией. Интересно, удалось ли девице выбраться и спастись? Где она теперь - в пыточной камере? Или наивно ожидает его появления на центральной площади? Тщетно, напрасно ожидает, рискуя каждый миг попасться...
Себастьян ощутил болезненное чувство вины. Черт возьми, неужели он умудрился привязаться к девчонке? Как такое возможно - не сам ли он мечтал отделаться от самонадеянной и бесполезной спутницы, не желая тащить непосильное ярмо обязательств?
Да, всё так... Но ведь девица помогла ему, возможно, даже спасла жизнь. Кто знает, чем кончился бы вышедший из-под контроля ритуал, если бы София вовремя не прервала процесс? К тому же, она доверилась ему, а доверие невольно налагает ответственность. Почти наверняка, ювелир был единственной надеждой несчастной выжить в этом хищном городе. Говорят, надежда - глупое чувство, а глупость должна быть наказана... Себастьян отчаянно не хотел верить в это. Сам он давно излечился от всех иллюзий, но как прекрасно было время, когда они жили в его душе. Каким прекрасным казался мир! Только казался, но тем не менее. И пусть ювелир никогда уже не сможет взглянуть на него наивными детскими глазами, - но ведь кто-то должен. Эта девушка, София, - еще почти ребенок, рано лишившийся родительской заботы. Она слишком молода, чтобы страдать. Он может немного продлить её детство, позволить ей роскошь быть беззащитной, глупой и непорочной. Возможно, именно такого человека не хватало ему рядом - капли чистой воды в бездонном океане жадности, равнодушия и цинизма. Нет, он никогда не сможет простить себе, если погубит еще одну невинную.
Себастьян и не заметил, как во время размышлений ноги будто сами собой вывели его к людной городской площади, сохранившей старинное название Ратушной.
От сердца отлегло, когда в потоке чужих равнодушных лиц ювелир наконец различил знакомые черты и теплые карие глаза, осветившиеся искренней радостью встречи.
***
София изумленно оглядывалась, изо всех сил стараясь удержать себя в рамках приличия и не таращиться чересчур уж откровенно на диковинные фрески, сюжетные мозаики и гобелены, украшавшие стены и потолки с виду обычного, ничем не примечательного здания, куда привел её Себастьян. Комната, в которой они сейчас находились, занимала весь первый этаж и была почти пуста - только несколько рядов аскетичных скамей из лакированного черного дерева, да небольшое возвышение у противоположной от двери стены. Высокие узкие окна, задрапированные темными портьерами, желтые свечи в старомодных тяжелых канделябрах, тишина - всё это создавало ощущение мрачноватой торжественности. Пахло чем-то пряным и свежим.
Сам хозяин дома также был более, чем странен - в простом черном костюме, аккуратно причесан, гладко выбрит, со скромным, но в то же время строгим выражением лица. Лет ему было где-то за пятьдесят, однако лицо практически не тронули морщины, а волосы - седина. Глаза мужчины были спокойными и внимательными. В целом, он производил неуловимое, но четкое впечатление человека не от мира сего.
- Скольких людей ты убил с момента нашей последней встречи, сын мой? - Мягко вопрошал он тем временем коленопреклоненного ювелира, который ритуально склонил голову в знак смирения и кротости.
- Четверых, отче.
- Скольких ты ограбил? - Размеренная речь святого отца погружала в состояние глубокого спокойствия, похожего на гипнотический транс.
- Одиннадцать человек, отче.
- Сколько раз вступал ты в порочные связи, не скрепленные церковью святыми узами брака?
- Трижды, отче.
Неожиданно для самой себя София густо покраснела. Очевидно, она тоже входила в длинный перечень смертных грехов Серафима. С этой точки зрения девушка никогда не смотрела на поступки - свои или чужие. Непривычное, заставляющее многое переосмыслить мировоззрение.
И, наверное, очень непростое.
Инвентаризация грехов меж тем продолжалась.
- Сколько раз ты солгал?
Себастьян впервые ненадолго задумался.
- Прости меня, отче, я затрудняюсь ответить. Мне кажется, ни разу, но возможно, иногда я лгу самому себе, в самых серьезных... самых главных вопросах.
Святой отец понимающе кивнул.
- Я обязан призвать тебя к покаянию, сын мой, и решительно потребовать отвергнуть путь смерти, которым ты идешь, дабы принять путь жизни, угодный Изначальному Творцу.
- Я не могу сделать этого, отче, - голос ювелира был горек, но тверд. - Я не раскаиваюсь. Люди, лишенные мной жизни, умерли легко и быстро, и над каждым я прочитал нужные молитвы. Люди, которых я лишил имущества, и без того достаточно богаты, чтобы угнетать многих. Женщины, которых я лишил чести, не жаловались, кроме того, и до встречи со мной они шли скользкой дорогой.
- Это не оправдание, Себастьян, - святой отец печально покачал головой, однако в голосе его не было ни тени укора или надменности - только безграничное сочувствие и любовь. - Ничто не может быть оправданием.
