Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – фрейграф
Как бы ее не перепугать, вертелось в голове ошарашенное. Да и вообще, как сюда попала, дурочка, теперь заикой станет, снова пять раз в обморок упадет…
Ее ресницы затрепетали, она сладко зевнула и распахнула глаза. Я не успел отстраниться, она вздрогнула, потом с усилием улыбнулась.
– Прости, – сказала она нежным и вместе с тем капризным голосом, – но там на шкурах так жестко и холодно. А ты такой теплый…
– Гм… – пробормотал я, – ага, ну да… я такой…
– Прости, я ночью перебежала к тебе, но ты не проснулся, так что я тебя не побеспокоила…
– Нисколько, – заверил я.
В проеме убежища Мириам показалось заспанное лицо гордой дочери степей. Я видел изумление в ее глазах, принцесса просто не понимает, что дракон – это зверь. Когда ей вчера сказали, что это свой, она так и приняла это, что свой, даже не задумавшись, что и свои могут быть опасными.
– Доброе утро, Мириам, – прорычал я. – Ты это хотела сказать? Или у вас, надменных властителей песков и чертополоха, не здороваются по утрам?
– Доброе утро, – проговорила она с угрозой. – Если ты знаешь, что это такое.
– Знаю, – сообщил я.
– Что это там, а?
Я посмотрел по сторонам, на темный свод, оглянулся в сторону сверкающего солнечным утром входа в нашу темную пещеру.
– Где?
– У тебя под крылом!
– Нам хорошо, – ответил я нагло. – Тепло и мягко. А тебе?
Она медленно вышла к нам, на щеке отпечатался багровый рубец, в покрасневших от долгой бессонницы глазах разрастается злость на доверчивую дурочку, что даже не понимает, куда заползла в поисках тепла, хлебнет горя… если переживет следующие полчаса.
Принцесса сладко зевнула, как пушистый и ласковый котенок, грациозно потянулась и медленно села. Пальцы правой руки ощупали растрепанную прическу, в вытаращенных глазах, с утра особенно чисто голубых, появились недоумение и обида.
– Что у меня с головой?
– Хорошие волосы, – похвалил я. – Могли бы оторваться, мы летели, как стрелы из замкового арбалета!
– Но все перепуталось, – сказала она с отчаянием, глаза наполнились прозрачными слезами. – Кто мне их расчешет? И заплетет?
Я сказал задумчиво:
– Наверное, я. Больше некому.
Она посмотрела на меня с удивлением.
– А ты сможешь? У тебя такие лапы…
– Придется, – ответил я со вздохом. – Мириам не станет. Она гордая! Дочь акына, саксаула и протяжных песен. И вообще – дикий человек.
Мириам сказала сердито:
– Перестань издеваться над ребенком.
– Какой ребенок? – возразил я. – Она почти замужем. Значит, умная. Вики, ты же умная?
– Умная, – подтвердила Вики. – Все об этом говорят. Но вообще-то я больше красивая.
– Это заметно, – сказала Мириам едко. – Слушай, рептиль, ты как… в хорошем настроении?
– Костлявых не ем, – заверил я твердо.
– Хорошо…
Она вышла медленно, осторожно, словно все еще готовая при любом подозрительном движении с моей стороны юркнуть в свою норку. Вики смотрела на нее доверчиво, Мириам обняла ее, прижала к груди, баюкая некоторое время, как ребенка, потом отстранила и взялась за ее прическу.
Оказывается, вся эта громада волос скреплена массой шпилек и незаметно перевязана ленточками. Как только их вынули, на плечи, спину и на грудь хлынули водопады чистейшего золота, на стенах заблистали радостные сполохи.
Мириам возилась с ее волосами с явным удовольствием. Я смотрел с интересом, все при деле, Мириам наконец произнесла в пространство:
– Бедный ребенок!
– Какой же бедный, – возразил я. – Вот, все платье расшито золотом! И пуговицы из драгоценных камней…
– Она разлучена с любимым, – пояснила Мириам, – пусть и воображаемым.
– С воображаемым нигде не расстаются, – поправил я.
– Когда натыкаешься на такую вот жабу с крыльями, – сказал Мириам, – все воображение рассыпается. И еще она выдернута из родного гнезда.
– Из гнезда сама выпала, – уточнил я. – Как птенчики в летнюю бурю! Но те не виноваты, а она сама…
– Женщина никогда ничего не делает сама, – сказала Мириам твердо, – мы только реагируем на ваши обиды.
– Как?
– По-разному, – сказала она. – Да, по-разному. Одни дерутся, другие убегают…
– Головой в окно, – сказал я саркастически. – Или с башни! Тоже мне выход!
– Честь дороже жизни, – сказала она надменно. – Но ящерице такое не понять. В общем, Вики нужно поскорее как-то вернуть. Здесь она погибнет, как нежный цветок на палящем солнце. Ярл Растенгерк, наверное, уже убрался в свои проклятые степи…
Я пожал плечами, спина захрустела костяными пластинами, а гребень гордо поднялся, как невысокий парус.
– Возвращай. Я спас ее, это достаточно.
– Ты не спас, – возразила она.
– А кто ее поймал? Она, знаешь ли, тоже, можно сказать, летела!.. Красиво и гордо. И, наверное, осталась бы в песнях и примерах для таких, как ты, дура неграмотная. Хотя нет, ты ж письмо прочла… Признавайся, где научилась? Как Тарзан в лесу?
Она зло ощерилась, словно загнанный в угол зверек, глаза забегали из стороны в сторону.
– Что ты прыгаешь, – сказала она, переходя в атаку, – как мелкий воробей, ты же дракон все-таки, держись достойно. Сам не понимаешь, что спрашиваешь! Ты не спас, а продлил мучения. Спасти – это передать в надежные мужские руки. Чего принцесса и жаждала всем сердцем. Как все мы вообще-то жаждем. Так и случилось бы, не перехвати ты по дурости и жадности письмо! Вики, кому ты писала?
Принцесса сказала печально:
– Своему дяде. Он сейчас в королевстве Дурган обучает местных строить глубокие шахты.
– Ну вот, – сказала Мириам. – Видишь? Дядя, возможно, успел бы ее спасти.
– Как? – удивился я. – Он умеет летать? Да и вообще… Нужно мне было то письмо! Я просто наказал дурака, что, как и ты, вышел за границы дозволенного.
– Люди всегда выходят за границы дозволенного, – отрезала она. – Если бы не выходили…
– То бы жили в райском саду, – вздохнул я.
– Но ты сожрал невинного голубка, – продолжила она неумолимо, – морда ненасытная! И тем самым причинил непоправимый вред.
Я поскреб голову когтями. Мириам невольно сжалась и даже отшатнулась, но осталась на месте.
– Какой же непоправимый? – возразил я. – Она спит под моим крылом! Разве это не высшее щасте?
Она набрала в грудь воздуха, глаза загорелись праведным гневом, а щеки вспыхнули так ярко, что стали цвета ее великолепных волос, но посмотрела на меня, стиснула челюсти и процедила сквозь зубы:
– Да, наверное…
– Ну вот!
Ее серые, как обнаженная сталь, глаза сверкнули холодно и зло.
– Давай подумаем, – предложила она сдержанно, – как ее вернуть.
– Отцу?
– Дяде! – сказала она злобно. – Ты же видел, что отец собирался с нею сделать!
