Маргит Сандему - Преисподняя
Шарлотта стояла под окном гостиной и подрезала розы, посаженные ее матерью много лет назад.
— Ты один? А я думала, что Лив останется с нами обедать.
Он ничего не ответил, просто стоял и смотрел невидящими глазами на кусты роз. Шарлотта взглянула на него.
— Что случилось, Даг?
Он с трудом проглотил слюну.
— Ладно, можешь не отвечать, — сказала она, продолжая обрезать розы. — Я все поняла, как только ты приехал сюда, когда ты говорил о недоразумении с фрекен Тролле и настойчивом сватовстве Лаурентса.
— Да, в тот раз я бессознательно пришел к тому, как сильно я был ею увлечен. Но я не позволял себе додумывать эту мысль до конца. Ведь Лив была замужней женщиной. Но теперь… сегодня…
Мать не прерывала его, давая ему возможность высказаться.
— Я не понимал этого раньше, ведь мы все время были братом и сестрой, — горячо произнес он. — Но ведь мы не брат и сестра! И я знаю, что Лив чувствует то же самое, хотя это и пугает ее. Шарлотта кивнула.
— Понимаю. Она была ошеломлена, услышав о фрекен Тролле, и, не разобравшись, что к чему, поддалась влиянию и вышла за Лаурентса Берениуса. Лив ведь такая мягкая. А ты… ты был в это время в Копенгагене… Ты был возмущен тем, что она выходит замуж, не так ли?
— Так.
Он резко повернулся, так что заскрипел под ногами гравий.
— Но ведь Вы никогда не одобряли брак между мной и Лив? — сказал он с вызывающей интонацией в голосе. — Она ведь не дворянка!
— Дорогой Даг, как ты можешь говорить это? Разве я когда-нибудь отличалась снобизмом?
— Нет, слава Богу, никогда.
— Думаю, тебе следует вести себя предельно осторожно. Мы все видим, какой ужас испытывала Лив к своему браку.
— Боюсь, — вздохнул он, — что на это уйдет слишком много времени. Может, мне так и не удастся уговорить ее.
— Ее мучают угрызения совести, — кивнула Шарлотта, — Словно кто-то упрекает ее во всем, за что бы она не бралась. Мысль о любви между теми, кто вырос как брат и сестра, может пугать ее еще больше. Бедная девочка! Мы должны окружить ее заботой, Даг!
Он согласился, хотя и не сказал об этом вслух.
Как-то раз все семейство из Липовой аллеи сидело за обеденным столом. Суль обратила внимание на то, что Силье упорно не замечает блюда с пирожными — и язвительно усмехнулась. Тенгель в это время пытался втянуть в разговор Лив.
— Лив, тебе следует подумать о твоем будущем, — сказал он и внимательно посмотрел на нее. — Ты ведь теперь владеешь крупным торговым предприятием.
— Я не хочу быть хозяйкой этого предприятия! — возразила она.
— Тогда тебе придется все продать, — сказал Тенгель. — Нельзя бросать все на произвол судьбы.
— А не глупо ли продавать? — вмешался в разговор Аре. — Ты ведь знаешь, отец, я собираюсь проредить здешний лес. Мы с тетей Шарлоттой уже договорились. И что может быть лучше, чем владеть лесоторговым предприятием! Можно сбыть все сразу.
— Прекрасная идея, — сказал Даг.
— Но я не разбираюсь в торговле, — заметила Лив. — И я не хочу жить в этом ужасном купеческом доме — с воспоминаниями. Я лучше останусь здесь!
— У тебя есть такая возможность, — сказал Даг, разочарованный тем, что она избегает его взгляда. — Я, как юрист, могу во многом помочь тебе. Кстати, ты не должна забывать и о своих способностях, ты могла бы, находясь здесь, проверять счета… Не знаю, что делать с домом, грешно было бы продавать его…
— А почему бы мне не жить там? — непринужденно спросила Суль. — Разыгрывать из себя светскую даму, устраивать приемы и тому подобное. Женихи валом повалят, стараясь купить меня.
— Не говори глупостей, — строго заметил Тенгель. — Ты не можешь жить одна!
— Очень даже могу. Это сделает мою жизнь еще более содержательной. Все умрут от любопытства, видя такую красивую женщину с такими скорбными глазами!
— Скорбные глаза — у тебя?! — рассмеялся Аре. — Твои глаза полны жажды жизни и всякой чертовщины!
— Аре! — строго сказала Силье. — Не смей ругаться в этом доме!
— А я и не ругаюсь, это только к слову пришлось.
Тенгель вздохнул, с трудом скрывая улыбку.
— Что-то наш семейный совет не удался, — сказал он. — Давайте-ка посерьезнее. Вы все взрослые, за исключением Аре. Но он единственный, кто пристроен к делу. Взрослые же дети никак не могут осесть и прочно обосноваться. Даг получил блестящее образование. Что ты намерен делать дальше?
— Я пока точно не знаю, отец. Но у меня есть два действительно хороших предложения, а также масса других вариантов.
Даг по-прежнему называл Тенгеля отцом, из-за чего Шарлотту часто поддразнивали друзья и знакомые.
— Но пока ты сидишь и ловишь мух! Лив досталось в наследство торговое предприятие, но у нее нет сил приложить к нему руки. А Суль!.. Ты не могла бы опять помогать мне с больными? Им всем так не хватает тебя, но больше всего — мне.
— Могла бы, — уклончиво произнесла она, думая при этом о той свободе, вкус которой уже почувствовала. Все совершенно изменилось с тех пор, как она встретилась с Князем Тьмы. К прошлому больше не было возврата. Да, могла бы, — повторила она. — Но недолго, пока я не определюсь в жизни. Вряд ли ко мне будут липнуть женихи.
— Женихов у тебя предостаточно, ты хорошо это знаешь, — улыбнулась Силье. — Добрая половина пациентов мужского пола ухаживала за тобой. Но не похоже, чтобы тебе кто-то нравился.
— Это не так совсем, — беспечно ответила Суль.
В конце концов все стало на свои места. Суль с отсутствующим видом возилась с пациентами, давала им безвредные, слабые лекарства и обещала полное выздоровление. Иногда это помогало, иногда нет, но больные любили ее. Пару раз она предпринимала прогулки в лес, где устраивала свои скачки на Блоксберг, однако последствия были такими тяжелыми, что она не могла делать это часто. Тем не менее она постоянно тосковала по прекрасному образу Сатаны. Несмотря на то, что все происходящее на Блоксберге постоянно менялось, он всегда оставался тем же: несказанно привлекательным мужчиной с теми дьявольскими чертами, которые так нравились Суль. С каждым разом он становился все более и более красивым, все более эротичным. Пропасть между ним и обычными земными мужчинами становилась все более глубокой. Она встречалась с ним уже трижды в вихре экстаза и каждый раз, просыпаясь после этого, она чувствовала все более и более горькую пустоту. Она рыдала в бессилии.
Суль понимала, что с каждым разом сознание ее становится все более и более ущербным. Преисподняя стала для нее пограничной зоной, разделяющей два мира, и она все яснее и яснее осознавала, в каком мире чувствует себя как дома, куда влечет ее тоска. Это пугало ее больше, чем она того желала.
