Маргит Сандему - Крылья черного ворона
Он вообще не видел здесь никаких слуг.
И он подумал: где теперь лошади, которые везли эту призрачную карету? Ведь лошади были живыми существами. Но утром он не видел их и не слышал их ржания.
Кстати об утре. Как он провел утро, полдень и вторую половину дня? Он приходил сюда утром, чтобы увести Петера. Это ему удалось. Но… когда они выходили из крепости, солнце уже садилось. Впервые он задумался об этом.
Здесь явно было замешано колдовство. На миг ему стало страшно при мысли о том, что он, возможно, провел в крепости несколько лет, но так быть не могло, судя по словам Миры и Жено, судя по виду тех лошадей, что по-прежнему паслись на лугу.
Он знал, что трое его спутников не могут открыть для него ворота, он должен был сделать это сам.
Как он и ожидал, ворота были заперты, и он, разумеется, не собирался стучать в них! Не собирался будить ведьму или как там ее называли. Но и отступать он не желал. Подождав, пока месяц зайдет за тучу, он взобрался на вывалившиеся из стены камни. Он был молод, проворен и силен, все ему до этого удавалось. Но стена оказалась слишком высокой. И ему оставалось только карабкаться вверх, надеясь при этом не свалиться.
Месяц то заходил за тучи, то снова освещал стену — и был явно в сговоре с княгиней: стоило Хейке приметить щель или выступ, чтобы немного продвинуться вперед, как лунный свет угасал, и ему, стоящему в неустойчивом положении, приходилось ждать, пока месяц снова вынырнет из-за туч. Это раздражало его, отнимало силы.
Некоторое время он стоял неподвижно, не имея возможности продвигаться дальше. Но потом стал двигаться в сторону и постепенно добрался до самого верха. Ухватившись рукой за верхний край стены, он стал на него обеими ногами.
Теперь он стоял на зубчатом парапете. Оттуда было рукой подать до крыши крепости, огибающей внутренний двор. И он принялся бесцельно бродить по кругу.
Что ему следовало теперь предпринять? Где мог быть сейчас Петер?
И не менее важное обстоятельство: где была теперь княгиня?
Хейке прислушался.
Он был бы разочарован, если бы услышал голоса или иные звуки, свидетельствующие о присутствии людей. Но его тонкий слух уловил нечто иное, куда более страшное: невнятный, приглушенный, булькающий звук, жалобный скрип, таинственный шорох, напоминающий болезненный шорох разрубленных корней на опавшей листве.
Точно такой звук он слышал на кладбище.
Озноб побежал по коже Хейке, когда он понял, что это такое.
Княгиня заколдовала зрение всех людей, так что они видели крепость именно такой, какой он видел ее сейчас. Но сквозь эту колдовскую картину пробивались звуки того, что он видел утром: звуки подлинной Cetatea de Strega.
Едва поняв это, Хейке почувствовал, что теряет точку опоры, и за какие-то доли секунды — в свете полной луны — его взгляд проник сквозь стены крепости. Он увидел не так много и не слишком отчетливо, но в этот судьбоносный миг он посмотрел прямо туда, где находился Петер. Петер и Никола.
И видение тут же исчезло. Сын Людей Льда снова оказался во власти ведьмы. Юноша был таким неопытным, таким зеленым! Но все же внутренний голос говорил ему, что в течение этой ночи его неизвестные доныне силы — силы «меченого» — проявятся в полную мощь.
Это успокоило его. Именно это было ему сейчас нужно.
— Ах, Петер, бедный Петер, — прошептал он. — Что же ты натворил!
Товарищ его спал, Хейке это понял. Спал, обняв юную, очаровательную Николу. Но опасность была очень велика. Хейке это скорее чувствовал, чем видел. Да и видеть пока было нечего — пока.
Ему не хотелось нарушать эту идиллию, но ему не оставалось ничего иного, если речь шла о спасении жизни. Он знал теперь, где расположена комната Петера. Он осторожно шел по крыше, пока не увидел открытое окно, выходящее во внутренний двор. Он лег на живот и свесил вниз ноги, нащупывая опору. Потом просунул ноги в окно.
«Если ведьма схватит меня за ноги, я закричу», — с мрачным юмором подумал Хейке. Но ничего не случилось. Он протиснулся в узкое окошко и оказался в комнате на втором этаже, где он до этого не был.
Этот этаж явно не использовался и служил своего рода чердаком. Обнаружив идущую вниз лестницу, он хотел было уже спуститься, но по старой привычке приложил руку к груди, где висела раньше мандрагора и где теперь ее, разумеется, не было.
Но это движение кое о чем напомнило ему. Он вспомнил внезапно то чувство, которое появилось у него на кладбище. Внезапное, смутное чувство благодарности, ощущение мира… И в памяти его всплыла короткая реплика Жено: «Так было со всеми».
— О! — прошептал Хейке, прижав к губам ладонь. — О, Петер, Петер!
Каким же идиотом был Хейке! Почему же он раньше не понял простую истину?!
Как теперь он сможет спасти Петера?
— Тенгель! Суль! Mар! Помогите мне, мне никогда с этим не справиться… — шептал он.
Он находился почти у самой галереи. В холодном, голубоватом свете луны ему казалось, что все портреты вперили в него свой взгляд, неотступно следя за тем, как он крадется в темноте торопливыми, воровскими шагами. Дело не терпело отлагательств, Петер находился теперь куда в большей опасности, чем он предполагал.
Но в чем же состояла эта опасность? Что представляло собой это, о котором все говорили? То, что привиделось Мире во сне, что пыталось проникнуть к ней в комнату? То, что калечило и убивало многих, многих мужчин…
«Крылья ворона».
Мертвые мужчины со странными полосами по всему телу. С выпученными глазами и готовым к любовным играм половым членом. Растерзанная на куски болтливая женщина.
Жуткие приметы!
Помимо своих собственных шагов, Хейке слышал шаги еще трех пар ног, идя по галерее и проходя через дверь, напоминавшую ему ранее виденную им дверь в другой части дома — дверь, которая его очень интересовала. К сожалению, ему не удалось заглянуть за нее в своем коротком видении на крыше, и если у него появится такая возможность, он непременно проверит, что находится за этой дверью.
«Если появится такая возможность!» Что за упаднические мысли? Ведь он пока не собирается погибать.
Конечно, нет, но он пока не знал еще сил своего противника. Знал только то, что бороться ему предстоит с чем-то ужасным.
Он вошел в новую комнату, в которой не было окон. Ему пришлось постоять некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте.
Вот бы ему теперь фонарь Жено! Хотя он мог бы быть теперь помехой. Мог бы заставить противника затаиться, сделаться нереальным.
Наконец он различил контуры какой-то двери. И если он правильно себе представлял все, сейчас он должен был находиться как раз под тем местом, на котором он стоял, будучи на крыше.
За этой дверью должен был быть Петер.
