Терри Лу - Под крылом дракона
Я осторожно повернула голову, всматриваясь в отрешенное лицо дракона. Он так говорил о свободе, будто был ее лишен. Если подумать… что я знаю о нем? Живущий в замке дракон — совсем один, за исключением замкового да выводка крысиных обитателей. Так что его может удерживать? Будь у меня крылья… да, будь у меня крылья — я бы облетела весь мир, как здешние сумасшедшие фениксы, разве только не стала бы кончать жизнь ритуальным самосожжением. Но с другой стороны, почему же я, попав в другой мир (совершеннейшее чудо, между прочим!), так стремлюсь вернуться домой? Значит ли это, что мои родители, друзья и привычный образ жизни — это то, что делает меня несвободной?
Я вцепилась руками в шевелюру и яростно поскребла затылок. Нет, нельзя мне слишком много думать, иначе голова начинает закипать, как нагретый чайник!
— Глупый лисенок… — Дракон неожиданно дунул мне в ухо.
Я тихо взвизгнула и отшатнулась в сторону, едва не свалившись в благополучно позабытую пропасть.
Сильные жесткие руки подхватили меня, обняли так, что захрустели косточки, заставляя прижаться к пышущему жаром драконьему боку. Я пискнула что-то возмущенное, но Джалу держал крепко, так что вскоре пришлось смириться. Тем более, откровенно говоря, не так уж мне это и не нравилось…
В молчании мы наблюдали за тем, как скрывается хвост огненной вереницы за грядой высоких черных гор на востоке.
Стало так тепло и уютно, что веки невольно потяжелели, а тело обмякло, ласково, но властно прижатое драконьей рукой. Уже сквозь сон я услышала, словно бы в отдалении, тихий и низкий, как рокот далекого грома, голос дракона:
С Тысячеоким в ссоре
Огненный небосклон…
Замок, гляди, у моря —
В замке живет дракон.
Бешеный от бессилья,
Выжженный, словно степь…
Нет у дракона крыльев,
Есть у дракона цепь —
Слабого, будто птицу,
Тащит обратно в клеть,
Так что напрасно тщится
Гордый дракон взлететь.
Льдом ему не согреться,
Пламенем не дохнуть…
Нет у дракона сердца —
Пеплом забита грудь…
Скорее всего, мне это снится. Джалу, декламирующий стихи, — больше похоже на полуночный кошмар, чем на реальность… Но все-таки как красиво и грустно…
Щеки захолодило от невольных слез. Последним, что я услышала, прежде чем провалиться в сон, были тихие слова, нашептанные прямо на ухо:
Время, ты неуклонно!
Скажут и про меня:
«Нет больше здесь дракона,
Пена лишь на камнях…»
Уснуть, свесив босые ноги над пропастью, не лучшая идея даже для дракона. Но Лис, приникший так близко, как вот уже полвека не смело ни одно живое существо, сопит с таким умиротворением, что веки невольно тяжелеют, и я ощущаю, как опасно замирает тело на грани сна и бодрствования. Чтобы прогнать сонливость, вдыхаю прохладный, одуряюще свежий воздух полной грудью, окидываю взглядом небосвод, черные, будто нарисованные тушью, гряды восточных гор… Но глаза снова и снова возвращаются к склоненной на мое плечо голове. Лицо у человеческого детеныша гладкое, белое, как у тальзарских красавиц, вечно скрывающихся от солнца под кружевными зонтиками, тонкие рыжие брови хмурятся чему-то, губы слегка кривятся, словно в недоумении или обиде. Что же тебе снится, дитя?
Рука невольно тянется смахнуть янтарную отросшую прядь, настырно лезущую к сомкнутыми векам, но я отдергиваю руку. Хмурюсь.
Стареешь, Джа Лу? К чему эти сантименты с едва знакомым человеческим детенышем?
С протяжным вздохом — осторожным и тихим, чтобы не разбудить тревожно завозившегося Лиса, — запрокидываю голову назад, закрываю глаза… Вслушиваюсь. Далекие пронзительные крики грозовниц обещают скорую бурю. В нескольких минутах лёта от замка начинается густой смешанный лес. В дегтярной темноте с трудом различимы его неровные очертания, но хорошо слышны шелест листвы да трескотня ночных птиц… от моего слуха не укрывается даже тяжелая поступь крупного немолодого хищника, продирающегося сквозь заросли. С восточной стороны замка, недоступной взору, доносится негромкий клекот моря, шипит пена на прибрежных валунах.
Невесело усмехаюсь своим мыслям — и с чего вдруг я решил прочесть мальчишке эти старые, почти забытые стихи, написанные в тоске первых лет заточения? Пена на камнях… что ж, рано или поздно любое живое существо постигнет подобная участь.
Незаметно для себя погружаюсь в вязкий, как кисель, тревожный сон…
Открываю глаза, пронзенный неожиданным болезненным ощущением — словно невидимый палач вонзил десятки ледяных игл вдоль позвоночника.
Это чувство… Забытое, спрятанное в дальний, казалось, наглухо запертый склеп души… Оно вернулось, заполнило меня, будто колодец отравленной водой… Это так странно, что некоторое время я просто прислушиваюсь к полузнакомым ощущениям.
Страх. Как давно я не задыхался в его липких объятиях? Кажется, целую вечность — но я-то помню, что лишь чуть больше двух веков назад.
В тот день… в тот самый день…
Я словно наяву вижу гибкое тело Ми Джа, бьющееся в болезненных судорогах. Она рвется ко мне, но горло беспощадно сжимает силовой аркан; пытается дышать огнем — но вместо пламени из глотки вырываются лишь пепел и дым.
А я, прижатый к земле не столько магической сетью, сколько собственным страхом, не в силах исторгнуть ни звука, лишь молча наблюдаю, как ее уводят от меня… я знаю, навсегда.
В тот день, уже распятый на пыточном колесе, я понял, что именно страх — не столько смерти, сколько оказаться лицом к лицу с уродливым одиночеством — делает меня слабее новорожденного котенка. Что если бы не он, подобно колодкам тогда сковавший мою волю, то, возможно, все могло быть иначе…
По подбородку из прокушенной губы течет кровь. Ну вот, снова ты за свое, старый глупый дракон! К чему вспоминать о том, чего уже не исправить?
Лучше вспомни о том, во что ты превратился, когда вместе со страхом утратил последние крупицы разума! Криво ухмыляюсь. Хорошенькое же тебе дали прозвище. Хасса-ба… Огненный Палач.
И все же откуда это полузабытое чувство? Взгляд бессмысленно скользит по гладкой щеке человеческого детеныша. Замираю, скованный уже не страхом — удивлением.
Так это из-за него? Хасса-ба, дракон, беспощадный монстр… боится за этого мальчишку?
Сраженный неприятной мыслью, невольно хочу оттолкнуть от себя тщедушное тело, но Лис крепче вжимается в мой бок, цепляясь худыми пальцами за штанины, шепчет что-то бессмысленно-умоляющее. Лишенный последней воли, опускаю руку на шелковистый затылок.
