Анджей Сапковский - Сезон гроз
Исчезли, как ветром сдуло, напускной ужас и наигранная паника, исчезло все притворство. Все, что было там, на поляне углежогов, было лицедейством. Перед обвисшим в парализующих тисках корявых лап Геральтом стоял уже совершенно иной Сорель Дегерлунд — торжествующий, полный гордости и высокомерия. Сорель Дегерлунд, скалящий зубы в злорадной усмешке. Усмешке, заставляющей думать о сколопендрах, протискивающихся через щель под дверью. О раскопанных могилах. О белых червях, извивающихся в падали. О жирных навозных мухах, шевелящих ножками в тарелке супа.
Чародей подошел ближе. В руках у него был стальной шприц с длинной иглой.
— Я надул тебя как ребенка, там, на поляне, — процедил он. — Ты оказался наивным, как дитя, ведьмак Геральт из Ривии! Хотя инстинкт тебя не подвел, ты не убил меня, так как не был уверен. Потому что ты хороший ведьмак и хороший человек. Рассказать тебе, хороший ведьмак, кто такие хорошие люди? Это те, кому судьба поскупилась дать шанс воспользоваться благом стать плохим. Или те, кто имели такой шанс, но были слишком глупы, чтобы его использовать. Неважно, к какой группе ты относишься. Ты дал себя заманить, попал в ловушку, из которой не выйдешь живым, уверяю тебя.
Он поднял шприц. Геральт почувствовала укол, и вслед за ним жгучую боль. Боль пронизывающую, застилающую глаза, парализующую все тело, боль настолько ужасную, что лишь с огромным усилием он удержался от крика. Сердце начало бешено колотиться, при том что обычный сердечный ритм у него был в четыре раза медленнее, чем у обычного человека, это было очень неприятное ощущение. В глазах потемнело, мир вокруг закачался, размазался и расплылся.
Его волокли, свет магических шаров танцевал на грубых стенах и потолке. Одна из промелькнувших стен, вся покрытая потеками крови, была увешана оружием, он увидел широкие искривленные скимитары, огромные серпы, гизармы, топоры, моргенштерны. На всем были следы крови. Это использовали в Тисах, Кабленках и Роговизне, осознавал он. Этим убивали углежогов в Соснице.
Он совершенно одеревенел, совсем перестал что-либо чувствовать, не ощущал даже могучего захвата волокущих его лап.
— Буу-хрр-еех-буу-буу-хее!
Он не сразу понял, что это он слышит радостный смех. Тех, кто его тащил, ситуация, по-видимому, забавляла.
Идущий впереди горбун с арбалетом посвистывал.
Геральт был близок к потере сознания.
Его грубо посадили в кресло с высокой спинкой. Наконец он смог увидеть тех, кто волок его сюда, раздирая подмышки лапами.
Он тут же вспомнил огромного огрокраснолюда Микиту, телохранителя Пирала Пратта. Эти двое немного его напоминали, в крайнем случае могли бы сойти за близких родственников. Ростом они были как Микита, так же воняли, тоже не имели шеи, так же торчали изо рта у них клыки, как у кабана. Микита, однако, был лысым и бородатым, эти же двое были безбородыми, обезьяньи морды покрывала черная щетина, а макушки яйцевидных голов украшало что-то похожее на мятую паклю. Глазки были маленькими и налитыми кровью, уши большими, заостренными и ужасно волосатыми.
Их одежда носила следы крови. А дух от них шел такой, будто они много дней питались только чесноком, дерьмом и дохлой рыбой.
— Бууу! Буу-ха-ха!
— Буэ, Банг, хватит смеяться, за работу, оба. Паштор, выйди. Но будь рядом.
Оба гиганта вышли, шлепая большими ногами. Горбун по имени Паштор поспешил за ними.
В поле зрения ведьмака появился Сорель Дегерлунд. Одетый, умытый, причесанный и женственный. Он придвинул стул, сел напротив, за спиной у него был стол, заваленный книгами и гримуарами. Он смотрел на ведьмака, недобро улыбаясь. При этом он поигрывал медальоном, покачивая его на золотой цепочке, накрученной на палец.
— Я ввел тебе, — бесстрастно сказал он, — вытяжку из яда белых скорпионов. Неприятно, правда? Не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем? Ни моргнуть, ни слюну проглотить? Но это еще ничего. Вскоре начнутся неконтролируемые движения глазных яблок и нарушение зрения. Потом ты испытаешь сильные мышечные судороги, вероятно, возможен даже разрыв межреберных связок. Ты не сможешь контролировать скрежет зубов, несколько зубов раскрошатся, это точно. Затем начнется сильное слюноотделение, и, наконец, затруднение дыхания. Если я не дам тебе противоядие, ты задохнешься. Но не волнуйся, я дам. На этот раз выживешь. Хотя думаю, что скоро пожалеешь о том, что выжил. Я объясню тебе, в чем дело. У нас есть время. Но сначала я хотел бы посмотреть, как ты посинеешь.
— Я видел тебя, — продолжил он через минуту, — тогда, в последний день июня, на аудиенции. Ты держался перед нами высокомерно. Перед нами, людьми, которые в сто раз лучше тебя, ты их и ногтя не стоишь. Тебя развлекала и возбуждала, я это видел, игра с огнем. Уже тогда я решил доказать тебе, что от игры с огнем бывают ожоги, а вмешательство в дела магии и магов имеет такие же болезненные последствия. Скоро ты в этом убедишься.
Геральт хотел пошевелиться, но не мог. Конечности и тело онемели и были нечувствительными. В пальцах рук и ног ощущалось неприятное покалывание, лицо полностью онемело, губы были как зашитые. Он видел все хуже, какая-то мутная слизь покрывала глаза и ослепляла его.
Дегерлунд скрестил ноги, покачивая медальоном. На нем был знак, герб из голубой эмали. Геральт не мог его разглядеть. Он видел все хуже. Чародей не лгал, затуманенное зрение резко ухудшалось.
— Дело, понимаешь ли, в том, — лениво продолжал Дегерлунд, — что я планирую высоко подняться в чародейской иерархии. В этих намерениях и планах я опираюсь на Ортолана, знакомого тебе по посещению Риссберга и памятной аудиенции.
У Геральта сложилось впечатление, что его язык набухает и заполняет всю полость рта. Он боялся, что это не просто впечатление. Яд белого скорпиона был смертельным. Сам он никогда с ним не сталкивался, не знал, какие последствия он может вызвать в организме ведьмака. Он серьезно забеспокоился, изо всех сил борясь с разрушающим его токсином. Положение было не из лучших. Спасения, казалось, ожидать было неоткуда.
— Несколько лет назад, — Сорель Дегерлунд упивался тоном своего голоса, — я стал ассистентом Ортолана, на это место меня назначил Капитул и утвердил исследовательский совет Риссберга. Я должен был, как и мои предшественники, шпионить и саботировать опасные идеи Ортолана. Это назначение я получил не только благодаря своему таланту мага, но также за красоту и личное обаяние. Капитул назначал старику таких ассистентов, которые ему нравились.
— Ты можешь этого не знать, но во времена молодости Ортолана в среде чародеев бытовала мода на женоненавистничество и мужскую дружбу, которая весьма часто перерастала в нечто большее, и даже гораздо большее. И бывало, что у молодого ученика или адепта не было выбора, кроме как быть послушным старшим также и в этом отношении. Некоторым это не слишком нравилось, но терпели для пользы дела. А некоторые это полюбили. К последним принадлежал, как ты, наверное, уже догадался, Ортолан. Парнишка, у которого навсегда осталось его птичье прозвище, после опыта со своим наставником всю свою долгую жизни был, как говорят поэты, энтузиастом и приверженцем благородной мужской дружбы и благородной мужской любви. Проза, как ты знаешь, определяет это короче и яснее.
