Галина Романова - Одна на две жизни
— И воевали?
— Участвовал в нескольких локальных конфликтах. В основном подавляли восстание горских народов в провинции Зейнар. Какое это имеет значение?
— В нашем деле все имеет значение. И пока мы не выясним, чей это кортик, вам придется задержаться.
Камеры в следственном управлении были небольшие — пять шагов в длину и четыре в ширину. Толстые каменные стены, выкрашенные в темно-коричневый цвет, не пропускали ни звука. Небольшое полукруглое окошко располагалось под потолком в глубокой нише. Простая железная кровать, прикрученная к стене, сбитый из досок стол, накрытое дощечкой ведро — вот и вся обстановка. Чем-то она напоминала гауптвахту, на которой Ариэлу приходилось сидеть в армии.
Перед тем как запереть здесь, у него забрали пистолеты, все личные вещи, пояс, сняли даже камзол и поясную сумку, где были все деньги. Оставили только плащ, да и то после того, как на его глазах прощупали подкладку и подпороли тут и там — а вдруг он пронесет в камеру оружие. Такая забота о благе заключенного объяснилась через несколько часов, после того как день стал клониться к вечеру — толстые каменные стены тюрьмы отбирали все тепло. А тонкое застиранное одеяло было немногим толще сукна, из которого шили одежду.
В довершение всего надели кандалы. Это было непривычно — словно он уже осужден и должен быть доставлен на каторгу или в тюрьму на озере Ласточек, где ему предстоит провести несколько лет в каменном мешке. Два широких браслета соединялись вместе цепочкой длиной чуть больше пяди. Вполне достаточно для того, чтобы уверенно пользоваться, скажем, ложкой, но слишком мало на тот случай, если ему взбредет в голову напасть на охрану.
Для Ариэла все это не имело особенного значения. Ни временные неудобства, ни холод, ни даже скудный ужин — его пока еще не успели поставить на довольство и накормили тем, что осталось от обеда остальных заключенных, — его не волновали. А вот то, что он оказался словно выключен из жизни и его свободе угрожала реальная опасность, действовало на нервы. Но размышлять и изыскивать способы побега он пока не собирался.
И еще Агния. Она ушла из доходного дома в полной уверенности, что он виновен в смерти Фила Годвина. И шансов доказать обратное было ничтожно мало. Ведь кортик, что ни говори, на самом деле принадлежал ему. Он узнал свое оружие с первого взгляда. И знал особую примету, которая лишала его шансов когда-либо вообще выйти на свободу. Нет, рано или поздно его освободили бы — за простое убийство не дают пожизненное заключение, — но какой в этом смысл, если к тому времени уже пройдет несколько лет? Устав от одиночества, Агния либо все-таки выйдет замуж за кого-то третьего, либо уйдет в монастырь, либо зачахнет от тоски и будет навсегда потеряна.
Тот день заканчивался полной неизвестностью. С ним никто не разговаривал, к нему никто не заходил, кроме тюремного сторожа, принесшего остатки ужина. Утро начиналось точно так же. Но вскоре после полудня — до его слуха донеслись отголоски колокольного перезвона — дверь в камеру отворилась. На пороге показались тюремный сторож и два констебля с оружием — короткими пиками и палашами.
— На выход!
Из следственной тюрьмы — камера располагалась на первом этаже — его провели длинным темным коридором в соседнее здание. Но вместо того чтобы, велеть подняться по лестнице наверх, где находились кабинеты следователей, приказали свернуть к двери под лестницей, в глубине холла.
Просторный кабинет казался огромным из-за того, что в нем было мало мебели. Стол следователя, шкаф в углу, две лавки у двери. Его конвоиры остановились у порога. Ариэл сделал несколько шагов и остановился у стола, за которым сидел крупный самец-рогач. На столе были разложены бумаги, а на чистой тряпице лежал его кортик.
— Подозреваемый в убийстве доставлен, — отрапортовал старший из двух констеблей.
— Отлично, — пробасил рогач и поднял голову.
У него были большие лиловые глаза в ореоле длинных ресниц, красивые и влажные, как у настоящего оленя. Горбатый нос, мясистые губы, скошенный подбородок и щетина на лице только усиливали впечатление. А рога были хороши. Только знавший кое-какой толк в нетрадиционном оружии Ариэл заметил, что их кончики были закруглены. Ударить ими рогач мог, а вот пронзить врага — уже нет.
— Меня зовут Ффырх-хым-муум, — представился он. — Вам, человекам, запомнить это с первого раза и тем более правильно выговорить довольно трудно, поэтому можете звать меня просто Холодный Туман. Я назначен вести ваше дело.
В голосе следователя не было особого восторга, и Ариэл, знавший, как некоторые люди относятся к нелюдским расам, кивнул. Наверняка либо решили, что это дело настолько простое, что с ним справится даже тупой нелюдь, либо тут все очень сильно запутано и дурно пахнет. Вот и спихнули на того, кого потом можно просто подставить.
— Холодный Туман. Очень приятно, — сказал человек.
— Вы готовы к сотрудничеству?
— Конечно. Мне, как и вам, нужно установить истину, — ответил Ариэл.
Будь на месте рогача человек, он бы ни за что не осмелился открыть рот — люди, облеченные властью решать чужие судьбы, крайне болезненно относятся к тому, что кто-то кроме них может иметь свое мнение. Но осадить нелюдя — иное дело. Пусть не думает, что с ним так легко справиться.
Взгляд серых глаз столкнулся с лиловыми глазами — и рогач первым отвернулся.
— Присаживайтесь, — пробасил он, указывая на табурет напротив. — И начнем работать. Ваше имя?
— Ариэл Боуди.
— Возраст? — Следователь тщательно выписал каждую буковку.
— Двадцать семь лет. Почти двадцать восемь.
— Чин?
— Бывший лейтенант двадцать шестого гвардейского императорского полка. Ныне — младший подмастерье на кафедре алфизики под началом мастера Димера Молоса.
— Сословие?
— Понятия не имею. Дело в том, что семейство Боуди взяло меня из воспитательного дома грудным младенцем и о настоящих родителях я ничего не знаю. Ну, почти ничего.
Рогач — одежду он не носил, но крест-накрест грудь его пересекали два кожаных ремня — старательно записывал за ним все слово в слово.
— Значит, вы — приемный сын? К какому сословию принадлежало семейство Боуди?
— К дворянскому. Мои приемные родители умерли рано и завещали мне сумму, достаточную для поступления в Военную академию и покупки чина лейтенанта.
— Как давно и по какой причине вы оставили военную службу?
— У меня был младший брат, Марек Боуди, законный сын моих приемных родителей. Ему исполнился двадцать один год, и он должен был вступить в права наследования. Я к тому времени уже почти четыре года состоял в гвардии и тут же подал прошение об отставке.
