Марина Дяченко - Ритуал
Чуть-чуть. Очень бережно. Очень нежно.
А потом отпускают.
Ютина рука мечется в толще пуха, потерянная, как заблудившийся ребенок. И когда она теряет надежду — прохладные пальцы встречают ее снова. И девушка замирает, чувствуя, какой влажной и горячей становится вдруг ее ладонь…
Юте хотелось, чтобы игра эта длилась вечно. Но рука Армана, сжав ее пальцы сильнее обычного, будто прощаясь, вдруг ушла прочь. Сам он, беззвучно оказавшись рядом, прикрыл ее плечи теплой охапкой пуха:
— Спи… Скоро утро…
Будто стряхивая запутавшиеся в волосах пушинки, провел по ее волосам. Мельком коснулся щеки…
Отнял руку.
И, засыпая в тревоге и надежде, она видела его тень, замершую на скалистой вершине. Арман смотрел на звезды, будто испрашивая у них совета.
* * *Утром он принес принцессу в замок. Нести пришлось в когтях — иначе как бы удалось высадить ее на вершине башни? Он осторожно поставил ее на окруженную зубцами площадку, и она тут же присела, втянув голову в плечи — такой ураган устроили его крылья.
Он поднялся выше — принцесса выпрямилась и стояла неподвижно, отрешенная, какая-то потерянная. Запрокинув лицо, она смотрела снизу на летящего ящера. Глаз ее Арман не видел.
Он устремился к Драконьим Вратам, и черный коридор, ведущий в замок, показался ему длинным как никогда. Приняв человеческое обличье, он поспешил наверх — но с каждым шагом шел все медленнее и медленнее, пока, наконец, не остановился.
В ушах его все еще ревел ветер высоты, а перед глазами сиял небесный Венец Прадракона, пальцы его не забыли ни горячей ладошки в толще птичьего пуха, ни густых растрепанных волос, прикрывающих теплое ухо, ни щеки — гладкой, как вылизанный морем камушек. Он еще жил памятью минувшей ночи — но уже ныли виски, и глубоко внутри груди рождалось тяжелое и холодное, как камень клинописного зала, предчувствие.
Он заставил себя продолжать путь. В зале с камином его встретила Юта.
К ее черному свободному балахону пристали пушинки, сделав принцессу похожей на карту звездного неба. Все еще отрешенная, потерянная, она шагнула ему навстречу — и остановилась, будто не решаясь подойти.
Может быть, она ждала от него каких-то слов. А может быть, ей доставляло удовольствие просто молчать, выпутывая из волос белые шарики и то и дело опуская ресницы?
Он стоял и молча смотрел, пытаясь понять — что изменилось? А ведь перемена произошла, и сейчас, на его глазах, еще продолжалась — на смену растерянности приходило новое, а он, смятенный, пока не понимал, что именно…
Он шумно вздохнул. Попробовал улыбнуться:
— Ты… Тебе не холодно?
Она отрицательно покачала головой. Арман не знал, что говорить дальше.
Тогда она отвела с лица волосы и улыбнулась. Такой улыбки у нее Арман еще не видел — она сделала Ютино лицо не просто привлекательным — милым.
Ему вдруг открылось, что за новая перемена случилась с Ютой на его глазах. Принцесса просто спокойно приняла все происшедшее — как неизбежное, как естественное, как единственно возможное развитие событий.
— Ты, наверное, хочешь отдохнуть? — спросила она радушно. — Я соберу завтрак, а ты, пожалуй, отдохни… Я позову тебя. Да?
Как просто, подумал Арман. Как просто эта девочка разрешает все вопросы. Бесхитростно и мудро, как… женщина.
— Да, — сказал он хрипло. — Позови.
Она улыбалась ему вслед.
Он брел коридорами, а в ушах у него повторялось и повторялось спокойное, благожелательное: «Я соберу завтрак… А ты отдохни».
Они будут жить долго — до самой Ютиной старости. Пророчество в клинописном зале позволило ему счастье, даже предписало, поместив рядом с его именем слово «любовь», слово, которое так редко встречается в древних текстах… Он будет носить ее над морем… Придет и уйдет зима, и снова придет, и, возможно — чем горгулья не шутит — у них будет… страшно подумать, но вдруг все-таки это возможно?.. будет ребенок…
Арман свернул, и новый коридор вдруг обернулся тупиком. Ишь, куда занесло, это же Северная башня, развалина, и ход туда замурован…
Он стоял лицом к лицу с влажной стеной, сложенной из крупных, грубо отесаных валунов. Тот камень, что поселился утром в его душе, был им сродни — такой же тяжелый и холодный.
Так всегда бывает. Мысли и мечты, целая вереница планов — пока не утыкаешься носом в глухую каменную стену.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть лаково поблескивающих глыб. Нет такого закона, чтобы позволил человеческой дочери вступить в союз с драконом, пусть даже оборотнем. Двести поколений его предков, с которыми его примирили было слова Пророчества, двести поколений яростных, непримиримых ящеров поднимутся со дна моря, чтобы помешать такому союзу. Три королевства объединяться армией против такого союза. Проклятье придавит замок, и он погребет под собой отступников, ослушников, выродков…
Выродков? Он вздрогнул.
Хорошо, положим, что двести поколений уже не имеют власти над взбунтовавшимся последним потомком… Могучие корни давно усохли, последний листок сорвался с дерева и летит по воле ветра, которую ему нравится считать собственной волей… Пусть три королевства никогда ничего не узнают, пусть Юта добровольно и навсегда откажется от родных… Пусть так, но всю жизнь, всю человеческую жизнь провести в холодном и неустроенном замке? Не увидеть ни одного лица, кроме давно и до мелочей знакомого лица Армана? Проводить бесконечные часы перед мутным магическим зеркалом, по крупицам вымаливая у него то, что все люди имеют в избытке и даже не замечают этого? И, наконец, состариться рядом с огнедышащим ящером, который и через сто лет вряд ли сильно изменится… Не будет у них ребенка, это самообман… Юте некого будет баюкать и учить ходить. Она осознает свое одиночество…
Он повернулся и, как слепой, побрел обратно.
Он дракон и мужчина. Он должен решать. Решать сейчас, или жизнь сделается невыносимой…
— Арма-ан!
Она тщательно причесалась и повязала голову шнурком, подпоясалась самодельным передником — хозяйка, да и только:
— А я тебя ищу-ищу…
Он отвернулся, чтобы не видеть ее сияющих глаз. Решать — сейчас. Если тянуть дальше, может не хватить духу.
Сказал в стену:
— Извини. Мне надо улететь. Наверное, надолго.
VIII
Я силился жажду песком утолить,
И море пытался поджечь.
Мечтал я тебя позабыть.
Арм-АннКороль Контестар Тридцать Девятый, высокий, но преждевременно сгорбленный недугом старик, нашел в себе силы поприсутствовать на судебном заседании. Тяжело опираясь на руку принца Остина — своего единственного сына и наследника — он медленно прошествовал по устланому коврами помосту и с трудом опустился в глубокое кресло.
