Прощание - Кивижер Паскаль

Жакар расхохотался. Он смеялся громко, как ребенок, обнажая длинные клыки. Затем медленно, не сводя с Тибо глаз, он отрезал ножом застежку плаща. Больше ничто его не держало. Он бросил нож в море и, перекатившись назад, упал.

Тибо хотел шагнуть к обрыву, но в тот же миг сзади раздался чудовищный стон. Он развернулся. Пес тянул морду к луне и выл. Невыносимые, душераздирающие стенания. Ветер все хлопал плащом его хозяина, пригвожденным к скале как огромный черный флаг. Тибо подошел и обрезал поводок, но Стикс сидел на месте и выл.

Король отер лоб оставшимися от рукава лохмотьями, вложил кинжал в ножны, затушил факелы и вытащил меч. Все тело болело. Он покинул мыс Забвения, оставив за спиной воющего Стикса, отрубленный палец и, как он полагал, самую мрачную страницу в истории королевства.

29

Верная неслась под мостом, сметая все на своем пути, и грохот воды заполнял ночную тьму. Порой на воду падал сухой лист, и его уносило к заливу. Эма с Симоном, опершись на перила моста, издали всматривались в мыс Забвения. Только что погасли факелы. Поединок Тибо с Жакаром окончен. Кто остался в живых?

Вдалеке показался силуэт: изможденный, растерзанный, и, чем ближе он подходил, тем сложнее было его узнать. Когда гарда меча блеснула в лунном луче, Эма прошептала:

– Это он…

– Кто, госпожа?

– Тибо.

Она подбежала к нему, но увидев, в каком он состоянии, не решилась его коснуться. Одежда Тибо свисала лохмотьями, все лицо было залито кровью, он упорно молчал и до самого дворца даже не взглянул на нее.

Элизабет с Гийомом ждали Тибо у дверей большого пурпурного кабинета; Манфред и Лукас с чемоданчиком лекарств и инструментов ждали внутри. Одним жестом Эма отослала всех, кроме врача. Лукас принялся раздевать Тибо, орудуя щипцами там, где ткань рубашки, пропитанная кровью, намертво прилипла к коже, тем самым, возможно, защитив от заражения. Эма обмывала раны по мере того, как они обнажались. Открывшийся старый шрам, зарубка, в которой просвечивало ребро, кусок плоти с плеча, болтавшийся на лоскутке кожи, нехороший порез на лбу, ссадины: почерк Жакара. Тибо морщился. Постепенно касания мокрой губки превращали красные волосы обратно в белые. У ног лежали горкой клочья одежды, рубины на кинжале казались каплями крови.

– Хочешь сесть? – спросила Тибо Эма, когда Лукас кончил накладывать мази и заново перевязал запястье.

Тибо кивнул.

– Скажи что-нибудь.

– Хочу пить.

Он выпил прямо из поданного Эмой кувшина и опустился на стул черного дерева. Он смотрел перед собой в одну точку, уперев локти в стол. Наконец он заговорил, ни к кому не обращаясь, – разве что к окружавшей мебели.

– Его убил не я.

– Что ты имеешь в виду?

– Он сбросился с обрыва.

Лукас, собиравший чемоданчик, замер.

– Откуда именно, сир?

– С самой вершины мыса. Это важно?

Лукас подошел с ошарашенным видом.

– Вы ничего не заметили, сир, сбоку в самой скале? Кольца, веревки?

Тибо закрыл глаза, стараясь лучше припомнить.

– Нет. Он упал на землю, на свой плащ, я вонзил в край плаща меч, сам не знаю зачем. Он разрезал застежку, перекатился и упал.

– В самом конце мыса, на самой его вершине, сир?

– Да, Лукас. – Тибо терял терпение.

– Он сам себя скинул вниз, ваше величество?

– Я только что так и сказал.

Тибо закрыл глаза. Он никак не мог понять такой развязки.

– Он смеялся. – прибавил Тибо растерянно.

– Он жив, сир.

Тибо удивленно открыл глаза.

– То есть как, Лукас? Он упал со скалы, в которую бились волны.

– Он скатился на выступ скалы, сир, а потом скользнул по веревке в небольшой грот в скале.

– Там в скале есть грот?

– Совсем маленький, сир. С моря его не видно – только если плыть со стороны Гиблой бухты. Туда можно спуститься по обрыву, но только во время отлива. Кто-то вбил кольцо наверху, чтобы крепить веревку. И нужно просто скользнуть по ней вниз.

Тибо встал на ноги, будто больше нигде не чувствовал боли.

– Я иду туда.

– Не идешь! – вскричала Эма.

Но Лукас уже сам направлялся к двери.

– Корбьер… Погоди. – Тибо подошел к вороху липких лохмотьев и вынул оттуда кинжал. – Держи.

– Он все еще вооружен?

– Нет. При нем только пес. И все-таки возьми кинжал.

– Я не могу его взять, он принадлежит королю, то есть вам, я…

– Бери. Нам еще понадобится веревка?

– Тибо, ты никуда отсюда не выйдешь! – злилась Эма.

– Я дело начал, я и должен закончить.

Он уже натягивал грязные сапоги.

– Нужна нам веревка или нет?

– Эсме всегда оставляет ее там под камнем, ваше величество, – ответил Лукас.

– Хорошо.

Тибо подошел к окну, распахнул его настежь и свистнул дежурившим в саду стражникам.

– Через минуту встречаемся у парадных дверей.

– Тибо! – Эма была в ярости.

Она не собиралась терять его дважды за одну ночь. Но Тибо уже прилаживал пояс и вкладывал в ножны испачканный меч.

– Останься, Ти…

Он поцеловал ее в губы и вышел. Но уже через три шага она нагнала его, с Симоном и Овидом. Если идет он, то и она пойдет тоже.

Одна женщина, шесть мужчин, кинжал, меч и дубинки – совсем крохотный отряд. Однако у них было преимущество: быстрая реакция. Жакару нужно в любом случае взобраться назад до прилива, но так как он ранен, ему будет непросто. Тибо тоже с трудом поспевал за остальными. Мышцы отказывались служить, перед глазами носились ужасные видения. Он слышал лязг металла, чуял гарь факелов, чувствовал вкус крови во рту.

На месте дуэли все было неподвижно – что издали, что вблизи. Они прошли между потухших факелов, сухих кустов с клочками ткани на ветках и следов подошв на пыльной земле. Луна заливала поле битвы мягким синим светом. На самом конце мыса они нашли вбитое в скалу кольцо, но веревки в нем не было.

– Он уже поднялся, – заключил Лукас. – Или и правда упал в море.

– Я должен в этом убедиться, – сказал Тибо.

Он ругал себя, что не посмотрел, как падает его брат. Не хотел видеть, как он разобьется о скалы, к тому же его отвлек вой пса.

Лукас достал из-под плоского валуна пеньковую веревку. Она позеленела, порядком истерлась и доверия не внушала. Совсем сгнивший конец пришлось отрезать. То, что осталось, Овид привязал к кольцу на толстый узел, каким вяжут тросы для грузовых стрел. Симон вызвался лезть: он хоть и был широк в плечах и коренаст, но весил меньше всех, не считая Эмы. Тибо отказался от его предложения, поскольку рассчитывал заняться Жакаром лично. Эма возвела глаза к небу. Лукас повысил голос:

– Это чистое безумие, сир!

– Брось, Лукас, если надо, значит, возможно.

– Когда я туда спускался, сир, я упал в грот ничком, такое вам сейчас не проделать.

– Да это как с вантами, опыта у меня предостаточно.

– Тогда вас слушались оба запястья, сир. И никто вас так не кромсал.

– Я справлюсь.

– Ваше величество, – разозлился Лукас, – я и так через день вас латаю, и если вас вышвырнет за борт, я искать не полезу! Спускаться буду я!

Тибо поднял брови, отчего рана на лбу разошлась снова. Он выждал пару секунд для порядка и уступил Лукасу место. Лукас сбросил пальто, камзол, жилет, ботинки. Он присел у края скалы на колени, взялся за веревку и спустился до уступа, на котором, вероятно, и удержался Жакар, избежав падения. Остальные легли на животы и следили за каждым его движением, свесив над обрывом головы. После уступа они на какое-то время потеряли его из виду, пока он не показался ниже, на фоне беснующихся волн. Веревка пока что держала.

Брызги хлестали Лукасу в спину и стегали по ляжкам. Вода прибывала, и, опасаясь, как бы она уже не затопила грот, он решил не спрыгивать туда, а только свеситься как можно ниже и заглянуть внутрь. Похоже, отрезанный конец веревки был решающим. Теперь ее длины не хватало. Чтобы увидеть внутренность грота, Лукасу нужно было перевернуться вниз головой, отчего он чуть не рухнул в море и досыта нахлебался соленой воды, но зато смог разглядеть затопившую весь пол пещеры пену, словно бурлящий суп. Если кто-то здесь и прятался, он был обречен.