Гвардия Хаоса (СИ) - Акисс Ардо вин
Это она.
Это сделала она.
Своими собственными руками.
«Своими собственными руками? Нет… Нет! Я не хотела! Почему эта дура оказалась такой хрупкой?! Я не собиралась убивать!»
Граница человеческой толпы отодвигалась от нее все дальше и дальше. К стенам, стискивая и сдавливая ничего не понимающих, до смерти напуганных нуворишей. Даже те, кто не видел всего своими собственными глазами, ощущали сейчас ее собственный бесконечный ужас, который исходил от Ришари мощной неудержимой волной. Ее ужас перед самой собой. Неважно, насколько велика чувствительно человека к эмоциям других людей. Даже если он — непроницаемый для чужих горя и радости валун, эмоциональный шквал Ришари, невысказанный, который она просто переживает внутри себя — сметает самоконтроль присутствующих, словно ураган — соломенную стену. Таковы сила и влияние на человеческое подсознание мощного сосредоточения мистической энергии в одной личности.
«Дженази… Что скажет Дженази?.. Я убила невинного человека. Снова. Он возненавидит меня!»
Ришари пошатнулась. Оторвала взгляд от тела — и перевела его на окружающих, безмолвных людей.
«Нет. Если они все умрут, он просто не узнает. Свидетели. Избавлюсь от свидетелей».
Сквозь плотную толпу согнанных ужасом овец в человеческом облике пробился один из охранников и дрожащей рукой навел на нее дуло револьвера.
— Б-бросьте ор-ружие!
«Храбрый мальчик…» — Ришари увидела, что он молод — лет двадцать. Красив и обаятелен. Сильный, высокий, храбрый. Очень храбрый, раз сумел преодолеть изливаемый ею в пространство ужас.
— Не смей угрожать мне, — прошептала она ему на ухо.
Никто не заметил, как и когда она успела оказаться так близко к нему. Вплотную, полуобняв и с непреодолимой силой опустив к полу сжимающие револьвер руки.
Он услышал в ее шепоте непроницаемую тьму неотвратимой смерти, бесконечный ужас грядущего небытия — и человеческое в нем забилось в глухую и темную нору подсознательного. В самый дальний уголок.
Услышав журчание стекающей жидкости у него под ногами, и резкий запах аммиака, Ришари брезгливо отшатнулась и отступила. Бледного как полотно парня затрясло мелкой дрожью, он всхлипнул жалобно, а потом просто упал, ударившись затылком о дубовый паркет.
— Эй, я не хотела…
Тело охранника забилось в судорожных конвульсиях, а потом он просто потерял сознание и, наконец, затих.
«Я не хотела. Я ничего этого не хотела!»
Волна паники и животного ужаса прокатилась по толпе, и все они как один устремились к выходу, расталкивая и топча друг друга. Понадобилось несколько минут, чтобы сотня человек смогла пробиться сквозь ставший внезапно очень узким дверной проем, и когда последний, обезумевший от страха мужчина в изумрудном фраке исчез в коридоре, перед глазами Ришари осталось больше десятка неподвижных или судорожно дергающихся тел. Пятеро были мертвы.
«Идиоты. Безмозглый скот».
Ришари молниеносным движением обнажила клинок, некогда принадлежавший Дженази, и посмотрела в свое отражение.
Ее глаза горели безумным лиловым огнем, в котором рассудок сгорал с воплями ужаса и треском обугленной логики. С каждой секундой оттенок все сильнее смещался в сторону красного, поглощая черное зеркало зрачка и молочно-белую склеру, превращая глазные яблоки в два пылающих алым солнца. С бесконечно глубокой и холодной тьмой в центре.
И эта тьма начала затягивать в себя алое пламя.
Всепожирающее алое пламя ярости превращалось в чистую незамутненную ненависть. Бледная кожа, волосы цвета первого снега стали еще белее, наполняясь мертвенно-бледным светом, сквозь который проступили темные силуэты костей черепа. Еще миг, еще один шаг к границе рассудка — и плоть истает. Останется только голый каркас из самых темных намерений, страха и отчаяния. Одиночества.
«Нет…»
Тьма обступила Ришари. Обхватила своими ледяными конечностями ее руки, ноги, сдавила горло.
«Нет…»
Космический ужас разжал ее челюсти, чтобы проскользнуть внутрь. Вонзил свои стальные щупальца в нос, уши, глаза.
«Нет».
Цунами обреченности и тоски ударило по последнему оплоту ее воли, в котором тусклой искрой мерцали остатки ее «Я».
Стены дрогнули. Затрещали.
«Я не одна».
И тьма одиночества отступила. Резко, внезапно. Отхлынула так далеко, что Ришари в одно мгновение вернулась в прежний облик, и из отражения на зеркальной грани клинка на нее вновь смотрели чистые аметистовые глаза.
— Я не одна.
Она обернулась — и увидела свою тень. Ту, которой только что была. Ту, которой едва не стала.
Один короткий небрежный рассекающий удар заточенной братом сталью — и призрак ее собственного одиночества распался на две части, чтобы быть унесенным дуновением мистических ветров Тейзои.
Ослабевший пальцы правой руки разжались, и клинок со звоном ударился о гладкий паркет. А следом за ним упала и обессиленная Ришари.
Она не может проиграть. Даже если ее враг — она сама.
Она всегда побеждает.
***
08:30, 20 июля 1014 года, суббота. Федерация Вердиро, республика Талли, Фламби, резиденция Великого Дома Лэйт.
Когда Просперо проснулся, то первым, что он увидел, был богато вышитый балдахин из желтого шелка. Вторым — дядю Юрики, который сидел рядом с огромной кроватью, на которую его уложил кто-то из людей, определенно обладающих немалых размеров состоянием и тем еще весом в обществе — такой вывод он сделал, беглым взглядом оценив обстановку в комнате.
— Где я? — спросил он первым делом и не узнал свой голос.
— В особняке Лэйт.
— Что со мной произошло?
Дженази не стал отвечать, но это уже и не требовалось, потому что болезненные воспоминания хлынули в сознание одним непрерывным потоком. Охваченный жутким предчувствием, он попробовал пошевелить правой рукой, и нельзя было описать его облегчение, когда она ответила на мысленный приказ.
— Мне показалось, что я остался без руки, — сообщил дрогнувшим голосом.
— Так и было. Я восстановил ее.
Чтобы переварить эту информацию, инспектору понадобилась почти минута.
— Как?
— Механизм процесса долго объяснять. Впрочем, вы знаете, что с помощью мистической энергии можно обходить законы природы.
— Скажите проще: «Магия», усмехнулся Просперо. — Спасибо, благодаря вам я не стал инвалидом.
— Мистические способности и магия — не одно и то же, — сдержанно ответил Дженази.
— Объясните это простому обывателю… Я себя им считаю, к слову. А можно спросить, зачем вы это сделали?
Дженази улыбнулся.
— Юрика очень расстроилась, когда увидела вас в том состоянии.
— Значит, ей я благодарен в не меньшей мере. И вы оказались правы, синьор Дженази, я стал жнецом результатов своего любопытства.
Внезапно Просперо понял, что не помнит, когда именно Дженази говорил ему это.
— Я предсказывал, что вы потеряете голову. Из меня не очень хороший пророк, как видите.
— Я мог бы посмеяться в ответ на ваши слова, но настроение не очень располагающее. Видите ли, я себя странно чувствую. Словно…
— Сбросили разом двадцать лет?
— Э-э… Да, — подумав, ответил Просперо, внимательно прислушавшись к ощущениям в теле.
— Та дверь ведет в ванную, там есть зеркало.
Просперо очень неуверенно встал с кровати и прошел в указанном направлении. И уже по пути стал догадываться о природе своей метаморфозы, когда понял, что его тело стало легче, а руки свои он вообще не узнал — исчезли все шрамы и мозоли, кожа на пальцах стала чистой и эластичной.
— Вы вернули не только руку, синьор Дженази, — сказал Просперо, узрев себя в зеркале. — Молодость тоже.
Из отражения на него смотрел он двадцатилетний — таким он был вот уже больше пятнадцати лет на старых фотографиях, на которых был запечатлен еще студентом. Ни следа морщин, хотя взгляд и общее выражение лица остались прежними. Рубашка и брюки, в которых его положили на кровать, висели мешками, служа немым укором не совсем правильного образа жизни, который он вел последние десять лет.
