Эльдар Сафин - Кровавые сны владык
Двое стражей, поставленных не так давно, уже спали.
Затерянный в чащобе лагерь был самым ужасным изо всех, которые когда-либо видел Талай — здесь не ругали за провинности, а самым страшным наказанием считали изгнание. Разбойники не заботились о завтрашнем дне; у них имелось шестеро или семеро командиров, что постоянно ссорились между собой.
Десяток воинов — хоть варваров, хоть кочевников, да даже гоблинов или сытых и ленивых пехотинцев Дораса — легко победил бы в открытом бою полсотни этих идиотов.
Никто из них не умел воевать, даже купец больше смыслил в военном деле.
Впрочем, лезть с объяснениями и указаниями он не собирался.
Он просто взял то, что было ему нужно, тихо вывел свою лошадь узкой тропкой из лагеря, определил по звездам нужное направление, в очередной раз поразившись круглой хреновине в небесах, и уехал.
Самое смешное было в том, что он «украл» только свое — собственную лошадь, одежду, саблю и щит, позаимствованные у воина из рода Тахар. Ну и амулет — который здесь стоил раза в два больше, чем в Дорасе, но и там был не самой дешевой побрякушкой.
Он мог взять и еще что-нибудь, но понимал, что лучше этого не делать — да, сбежал, но ведь не убил никого, не взял чужого.
Талай остерегался ехать трактом, но троп и дорожек не знал, поэтому держался обочины и не торопился, готовый в любой момент свернуть в лес. Однако в эту ночь боги были милостивы — ему никто не встречался, если не считать мертвого путника с развороченным чревом, что валялся посреди дороги.
Добравшись до знакомого по многократным поездкам постоялого двора, он спешился, привязал коня к дереву и пошел дальше пешком.
Ворота оказались закрыты — но для молодого купца это не стало преградой, он подпрыгнул, зацепился руками за край створки, подтянулся, перекинул ногу, а через мгновение соскочил с другой стороны. Собак здесь не держали — это он отметил еще в прошлое свое тут появление, перед тем, как рассчитаться за две комнаты и скромный ужин.
Искать своих он не собирался — занятие это долгое и неблагодарное: варвара и акробата вполне могли убить или взять в плен.
Вместо этого Талай забрался на крышу конюшни, по ней прошел до раскрытого по летнему времени окна хозяйской комнаты и спокойно влез внутрь. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, а затем бесшумно шагнул к кровати и зажал рот лежавшему на ней человеку.
Лицо его оказалось холодным, а голова от прикосновения безжизненно мотнулась вбок. Молодой купец отшатнулся, уловил запах крови, и в этот момент сзади ему почудился шорох.
Резко обернувшись, Талай принял на выдернутую саблю размытую черную тень. По запаху он догадался, что это адская гончая, и вместе они упали на кровать мертвого хозяина постоялого двора.
Тварь крутилась и тонко визжала, словно не обращая на Талая внимания, а затем дернулась и, обдав противника жаром из пасти, сдохла. Купец поднялся и, стараясь не думать ни о потерянных теперь уже спутниках, ни о товаре — хотя его было очень, очень жаль, — вылез обратно в окно.
А там его уже ждали — два беса, висевших в воздухе.
К удивлению Талая, они не спешили атаковать.
Некоторое время он ждал, сжимая саблю, а затем с ненавистью спросил:
— Чего ждете?
— А-амулет, — проскрипел один из бесов.
— Меша-ает, — на удивление мелодично пропел второй.
Купец понял, что купленный за большие деньги в Дорасе кулон и впрямь ограждает его от тварей Хаоса, во всяком случае, этих, потому что адская гончая не испугалась. Хотя и погибла очень легко, словно обыкновенная псина, не особенно живучая или сильная.
Он достал вещицу из-за пазухи и взмахнул ею в воздухе:
— Убирайтесь прочь! В преисподнюю!
Однако бесы только молча перепархивали из стороны в сторону, не желая улетать. Талай наступал на них, понемногу начиная понимать, почему твари остались здесь, а не убрались прочь сразу после того, как убили владельца и постояльцев.
Они ждали путешественников, чтобы убивать их по одному или небольшими компаниями!
Взмахнув в очередной раз амулетом, купец шагнул вперед и провалился, поскольку крыша закончилась. Извернувшись кошкой, Талай успел ухватиться за край настила. Он ободрал колено и бок, но не упал, но это было неважно, потому что амулет с четырьмя хищными птицами улетел вниз.
И в следующее мгновение оба беса метнули в него молнии.
Перед смертью Талай подумал: «При хане Дайруте такого быть не могло».
Айра
Зверей в этом лесу не было — большую их часть истребили крестьяне, искавшие хоть какого-то пропитания, остальные либо ушли дальше от людей, либо попали в руки фуражирам кочевников.
Деревья стояли вокруг полянки сплошной стеной, а в стороны от нее разносился звон стали.
Айриэлла Дорасская, королева и правительница Орды, она же Хан-ши, которой пугают детей, сильно вспотела. Ни наручи, ни занятия с наставниками по оружию не подготовили ее к настоящему бою.
А Коренмай, зная о свойствах артефактов, спасающих жизнь своему владельцу, дрался в полную силу.
Они бились в кругу, образованном несколькими Рыжими Псами.
Изуродованный кочевник сделал очередной выпад саблей, затем легко уклонился от ответного удара, скользнул вперед и пронзил кинжалом то место, где мгновение назад стояла Айриэлла.
Уклонение дорого далось ей — она споткнулась и едва не упала, а в следующий миг сабля уже касалась ее горла.
— Если ты хочешь сражаться на равных с настоящими воинами, тебе надо учиться, — отметил Коренмай. — А Дайрут, если бы у него были руки, растер бы тебя на поле боя в мелкую крошку и сожрал.
— Он действительно такой хороший боец? — поинтересовалась девушка.
— Я точно знаю, что он в пятнадцать лет убил в честном поединке опытного наемника, — ответил кочевник. — А после этого Дайрут тренировался каждый день и становился только лучше. Если бы он не был болен, никто из нас не решился бы выйти против него.
— А все вместе?
— В конце битвы против Разужи он один прошел сквозь все поле боя, из одного конца в другой, на него нападали со всех сторон, а потом он шагал дальше, а его противники оставались лежать. Дайрут был действительно хорош, а оценить его сейчас нельзя — ведь он не снимал наручи, а теперь он, если еще жив, совершенно беспомощен.
Айра вздохнула.
Было в молодом хане что-то, что задевало ее, и даже если бы Голос не сказал, чтобы она пощадила его тогда, в то страшное утро, когда она отрубила ему руки, — королева все равно не смогла бы его убить.
Теперь ее считали Хан-ши, то ли демоном, который носит в своем животе бога, то ли просто беременной девушкой, которой выпала участь развалить Орду и спасти весь мир. Ее больше не пытались убить, на ее власть новые темники, с которыми она шла к Жако, не посягали. С ней не спорили, если она хотела выехать на прогулку или посмотреть, как учатся воины.
