Гай Кей - Последний свет Солнца
Наемник выругался. Берн услышал, как деньги упали на пол и раскатились. Тира сказала:
— Я знала, что ты добрый, Гурд. Кем ты хочешь меня видеть? Принцессой из Фериереса? Ты меня взял в плен? А теперь заполучил меня?
— Женщиной из сингаэлей, — прорычал мужчина. Берн услышал, как упал меч. — Сингаэльской сучкой, гордой, как богиня. Но теперь уже не гордой. Сейчас нет. Опусти лицо. Ты лежишь в грязи. В поле. Я тебя поймал. Вот. Вот так. — Он застонал, девушка тоже. Берн услышал скрип лежанки.
— Ах! — закричала Тира. — Спасите меня! — Она кричала, но тихо.
— Все мертвы, сучка! — прорычал Гурд. Берн слышал звуки их движений, сильный шлепок, потом мужчина опять застонал. Берн застыл на месте, с закрытыми глазами, хотя в темноте это не имело значения. Снова услышал голос наемника, который теперь хрипло дышал: — Всех порубили. Твоих мужчин. Сейчас узнаешь… что такое эрлинг, корова! А потом умрешь. — Еще один шлепок.
— Нет! — закричала Тира. — Спасите меня!
Гурд снова застонал, потом громко зарычал, потом все стихло. Через секунду Берн услышал, как он встал.
— Это тянет на одну монету, не больше, Ингавин свидетель, — сказал Гурд из Йормсвика. — Вторую я заберу, шлюха. — Он рассмеялся. Тира ничего не сказала. Берн услышал, как он подобрал меч, как его сапоги протопали по полу к двери. — Если увидишь кого-нибудь на крыше, крикни. Слышишь?
Тира издала приглушенный звук. Дверь открылась, закрылась. Берн услышал топот на лестнице, потом грохот и проклятия. Гурд забыл о четвертой ступеньке. Короткий всплеск радости по этому поводу. Потом радость исчезла.
Он подождал еще несколько секунд, затем осторожно слез с балки, согнулся почти вдвое и вылез из дымохода. На этот раз он ободрал спину.
Девушка лежала на своей лежанке, волосы скрывали ее лицо. Свеча горела на табуретке.
— Он сделал тебе больно? — спросил Берн. Она не шевельнулась, не повернулась.
— Он отобрал монету. Ему не следовало меня обманывать.
Берн пожал плечами, хотя она его не могла видеть.
— Ты получила от меня полный кошелек. Что значит одна монета?
Она по-прежнему не оборачивалась.
— Я ее заработала. Тебе этого не понять. — Она произнесла это в колючее одеяло на лежанке.
— Да, — согласился Берн. — Наверное, не понять. — Это было правдой, он не понимал. Да и как ему было понять?
Тут она повернулась, села и быстро поднесла руку ко рту — снова девичьим жестом. И рассмеялась.
— Глаз Ингавина! Посмотри на себя! Ты черный, как житель южной пустыни.
Берн посмотрел на свою тунику. Он весь перепачкался в пепле и саже из камина. Повернул руки ладонями вверх. Они были черными, как уголь, от стен дымохода.
Он грустно покачал головой.
— Может, я их напугаю утром. Она все еще смеялась.
— Только не их. Но садись, я тебя вымою. — Она встала, поправила тунику и пошла к лохани у противоположной стены.
Давно ни одна женщина за ним не ухаживала. С тех пор, когда у них были слуги, до того, как его отец убил второго человека в драке в таверне и отправился в изгнание, разрушив их мир. Берн сел на табурет, как она велела, а шлюха из поселка у стен Йормсвика мыла и причесывала его так, как девы в чертогах Ингавина, по слухам, ухаживают за тамошними воинами.
Позже, не говоря ни слова, она снова легла на лежанку и сняла тунику, и они занимались любовью. Его несколько отвлекали громкие звуки занимающихся тем же в двух других комнатах внизу. Помня то, что он слышал из камина, он старался быть с ней нежным, но потом подумал, что это не имеет значения. Он отдал ей кошелек, и она отрабатывала деньги, как умела.
После она уснула. Свеча на табурете догорела. Берн лежал в темноте этой маленькой комнатки наверху, смотрел на окно без ставень, в летнюю ночь и ждал рассвета. Он слышал голоса и пьяный смех на улице внизу: наемники расходились по своим казармам. Они спали там всегда, чем бы ни занимались здесь по ночам.
Окно Тиры выходило на восток, в сторону, противоположную крепости и морю. Наблюдая, слушая дыхание лежащей рядом девушки, Берн заметил первый намек на рассвет. Встал и оделся. Тира не шевелилась. Он отодвинул засов на двери, тихо спустился по лестнице, перешагнув через четвертую снизу ступеньку, и вышел на пустынную улицу.
Берн пошел на север — не бежал в это утро, которое могло оказаться последним в его заурядной жизни, — миновал последние деревянные постройки и вышел в поле за ними. Холодный, серый час перед восходом солнца. Он пришел в лес. Гиллир был там, где он его оставил. Конь, должно быть, так же голоден, как он сам, но с этим ничего не поделаешь. Если Берна убьют, жеребца заберут и будут хорошо за ним ухаживать: он — великолепное животное. Он погладил коня по носу, прошептал приветствие.
Стало светлее. Восход солнца, ясный день, позже станет тепло. Берн вскочил на коня и покинул лес. Он медленно проехал через поля к главным воротам Йормсвика. Теперь нет смысла спешить. Он увидел зайца на опушке леса, настороженно за ним наблюдающего. Ему захотелось еще раз проклясть отца за то, что из-за Торкела он оказался здесь, в ужасном положении, но в конце концов он этого не сделал, сам не понимая почему. Ему также захотелось помолиться, и вот это он сделал. На крепостных стенах над воротами стояли стражники, увидел Берн. Он натянул поводья и остановил коня. Посидел несколько мгновений молча. Солнце встало слева от него, море было с другой стороны, за каменистым берегом. Там покачивались драккары — корабли с головами драконов. Длинный, очень длинный ряд кораблей. Берн посмотрел на них, на ярко раскрашенную корму и на серое, неспокойное море. Затем снова повернулся к стенам и потребовал поединка.
Поединок может стать развлечением, хотя обычно коротким. Наемники гордились тем, что быстро расправлялись с деревенскими парнями, возомнившими себя воинами. Тривиальный, рутинный аспект их жизни. Вытащить руну с изображением меча, выехать за ворота, зарубить человека, вернуться к еде и пиву. Если слишком долго провозишься с выпавшим тебе по жребию соперником, можно на какое-то время стать предметом насмешек товарищей. Действительно, самый верный способ обеспечить себе смерть — для бросившего вызов — это слишком яростно сопротивляться.
Но зачем ехать в такую даль, в Йормсвик, чтобы легко сдаться в надежде (возможно, тщетной) сохранить жизнь? Для вернувшегося домой могло считаться достижением уже то, что он сражался у этих стен и остался в живых, но, по правде говоря, не таким уж большим.
Немногие наемники давали себе труд взобраться на крепостную стену, чтобы понаблюдать за поединком, в большинстве своем это были товарищи того, кто вытянул руну с мечом. С другой стороны, повседневная жизнь ремесленников, рыбаков и купцов города, раскинувшегося за стенами, была бедна развлечениями, так что обычно они откладывали свои дела и шли посмотреть, когда приходила весть о новом вызове на поединок.
