Диана Удовиченко - Южная пристань
Давайте выпьем. Никогда не пил медицинский спирт…
Но и спирт выпить не удалось — прибежал еще один пациент с симптомами «змеиной болезни», — трясущийся, зареванный, бледный
Никодим. Благодаря этой бледности был заметен чёткий змеиный узор на руках, лице и шее. Пришлось успокаивать перепуганного ребенка:
Прасковья придет, врача приведет. Затем пришел чиновник из канцелярии, спросил, не переступая порога:
— Доктор Арбузиков, в городе эпидемия?
— Да, — твердо ответил тот.
Чиновник испуганно выдохнул, уточнил дрогнувшим голосом:
— Его превосходительству придется объявить карантин? Запретить выход в море?
— Это будет верное решение. Нельзя допустить, чтобы эпидемия распространилась по Империи. — Он решительно закрыл дверь.
Истров спросил:
— Откуда они знают?
— Южная Пристань — маленький город. Давайте все же выпьем.
И лавочника пригласим.
Но им снова помешали — едва доктор выставил на стол бутыль, как заскрипела дверь, и послышался голос Прасковьи:
— Ох, страсти, ох и страсти!
Доктор буквально подскочил, крикнул в коридор:
— Ты нашла врача?!
— Не, не нашла. Я врачиху нашла. Аж двух! Вот эту и еще одну, она потом придеть.
Вместе с Прасковьей в приемную вошла уже виденная Истровым женщина с иглами на ушах и камнем на щеке.
— Мазэнка! — обрадовался лавочник, а лицо доктора буквально полыхнуло надеждой. И появившийся в дверном проеме Никодим расплылся в улыбке. Очевидно, мазэнцы — лучшие врачи в мире… во всех мирах.
Нежным мелодичным голосом иномирянка обратилась к Арбузикову:
— Это вы больны?
— И я тоже…
— Вы слишком возбуждены, вам нужно успокоиться, — доброжелательно произнесла женщина.
— Ну так успокойте меня!
— Но вы действительно напрасно волнуетесь, ваша болезнь незаразна и неопасна, достаточно проявлять сдержанность в еде, отказаться от жирной и острой пищи, крепких напитков, — и ваши желудок и печень восстановятся.
— Это я и сам знаю! А как же узоры?!
— Узоры? Какие узоры?
Доктор задрал рубашку — змеиная расцветка была видна отчетливо.
Впрочем, она была видна уже и на лице.
— Я не вижу узоров, — сказала мазэнка. — Вероятно, дело в том, что мы видим по-разному.
— Ага! — подтвердил Никодим. — Мазэнцы, оне черных ворон серыми видят, а чаек — так и желтыми даж!
Мазэнка спросила:
— Вы не будете против, если я посмотрю на вашу кожу внимательно?
— Нет, конечно!
Чтобы посмотреть внимательно, иномирянка закрыла глаза. И сообщила:
— На вашей коже присутствует некий необычный микроорганизм.
Очень жизнеспособный, но совершенно безопасный. Не опаснее нанесенной на кожу краски.
— И все?! Тогда почему разляляjец впал в летаргию?
— Кто такой разляляjйец?
На ходу заправляясь, Арбузиков повел ее к разляляjйцу, Истров пошел за ними, а лавочник остался сидеть с глуповатой улыбкой на лице. Истрову тоже хотелось счастливо рассмеяться: зря волновался!
Увидев беспамятного иномирянина, мазэнка сказала:
— Это не разляляjец, это… — и выдала серию странных, каких-то механических звуков.
— О-ой, — протянула вошедшая Прасковья. — Мы такого не выговорим.
— Потому и называем их разляляjйцами, — объяснил доктор.
— Я понимаю, — сказала иномирянка. — Это разумное существо здорово, просто употребило слишком много кофеина. Со временем оно придет в себя. Хотя, если нужно, процесс может быть ускорен.
— Дак это оно потеребило какого-то кофина?! — возмутилась
Прасковья. — И где взяло-то?! У нас кофинов сроду не было!
— А что происходит в городе? — спросил Истров.
— Дак страсти! Чаво ток не гутарят — и что люди в змей перетворяются, и что чешуей обрастают, и… А их превосходительство ишо и в море ходить заказали, чтобы заразу не выпустить. А рыбари-то про напасть со змеями прослышали, детишков с жинками в лодки посажали, да и поплыли в море. Да ток завернуло их.
— Кто завернул?
— Само завернуло.
— Какое само?
— Дак гутарю — само завернуло!
Истров хотел еще раз переспросить, что там за само, но припомнил, что его тоже днём как-то само завернуло обратно к канцелярии, и замолк, а Прасковья продолжила:
— Оне поплыли, глядь, — сызнова к берегу плывут. Оне завернули сызнова в море, а глядь — к берегу!
— Это… это так карантин действует?! — несказанно удивился Истров.
— Не-е, — замотал головой Никодим, — ихнее превосходительство колдунства не знают, оне ток бамагу подписали, что из города ни-ни.
А завертывает — эт другое что.
Мазэнка неожиданно вышла. А из коридора послышался звонкий женский голос со странным акцентом:
— Врача вызывали? — и вошла еще одна виденная Истровым на набережной иномирянка — там она спящего мужа на тележке везла. —
Кто больной?
Ей указали на разляляjйца.
— Что с ним? — спросила она, доставая из сумки какой-то маленький прибор.
— Он употребил слишком много кофеина, — ответил доктор. — Только вы к нему не прикасайтесь: его узоры могут передаваться, как инфекция.
Она кивнула, стала прикладывать приборчик к груди, ко лбу, к рукам беспамятного разляляjйца. Подтвердила диагноз:
— Да, слишком много кофеина, — и вынула нечто похожее на браунинг и приставила к шее разляляjйца.
Она что — хочет застрелить пациента?! Избавить от мучений?!
Истров хотел помешать ей, но не успел: «браунинг» тихо пискнул, и женщина убрала его со словами:
— Скоро придет в себя. А узоры не опасны, вероятно, их можно удалить.
Доктор впечатленно поднял брови, покачал головой. Спросил, видимо, желая пообщаться на профессиональные темы:
— Как вас зовут?
— Я — Сеjнга.
— Арбузиков, Фридних Рахметович. Будем знакомы…
В этот момент пришел в себя разляляjец: открыл глаза, сел на кровати, оглянулся. Глаза без зрачков, однотонно-серые.
Вдруг он вскочил и набросился на доктора — схватил за шею, прижал к стене, что-то зло заскрежетал на своем языке. Истров хотел было помочь, но мешала застывшая столбом Прасковья — и оттолкнуть ее некуда, и не протиснуться.
Сдёрнув с крюка полотенце, проскрежетала что-то поразляляjйски Сеjнга: видимо, оскорбление, потому что разляляjец отпустил доктора и бросился к ней, но маленькая, хрупкая Сеjнга захлестнула руку массивного разляляjйца полотенцем, вильнула в сторону и опрокинула нападающего лицом вниз. седлала, ловко спутала ему за спиной руки и притянула к ним ноги. И все — с невероятной быстротой.
— А я думал, что гости с Каменного Дерева — тихие, — удивился
