Джек Вэнс - Лионесс: Зеленая жемчужина
Меланкте пересекла просторный вестибюль и прошла в помещение с аркадой высоких окон, выходивших на океан. Опустившись на софу у низкого столика и откинувшись на спинку, она стала неподвижно смотреть в горизонт.
Шимрод взял стул, тихо поставил его с другой стороны столика и сел прямо напротив Меланкте— чтобы она не могла притворяться, что его не видит, а он мог наблюдать за ней, не поворачивая голову.
Вошла служанка с высоким серебряным кувшином; она налила в бокал винный пунш, дышавший ароматами свежевыжатого апельсина и лимона. Не обращая внимания на Шимрода, Меланкте подняла бокал к губам, пригубила пунш и стала снова смотреть в море.
Шимрод следил за ней, вопросительно наклонив голову. Он хотел было взять кувшин обеими руками и выпить пунш прямо из сосуда, но решил, что такой жест, отдававший вульгарностью, мог нарушить установившееся между ним и хозяйкой дворца безмолвное согласие — если молчание Меланкте можно было истолковать, как согласие терпеть его присутствие. Вместо этого Шимрод начертил в воздухе знак мановением правой руки — в гостиную залетела маленькая синяя птичка с красной грудкой. Покружившись вокруг головы Меланкте, птичка села на край ее бокала, чирикнула пару раз, испражнилась в бокал и упорхнула.
Меланкте медленно и осторожно наклонилась вперед и поставила бокал на столик.
Шимрод снова сделал сложное движение рукой. В дверном проеме появился чернокожий мальчик-мавр в огромном голубом тюрбане, халате в красную и синюю полоску и блестящих голубых шароварах. Мальчик держал поднос с парой небольших серебряных кубков. Приблизившись к Меланкте, он предложил ей поднос и застыл в ожидающей позе.
С каменным лицом Меланкте взяла один из кубков и поставила его на столик. Мальчик в тюрбане подошел к Шимроду. Тот с благодарным кивком взял второй кубок и, удовлетворенно вздохнув, выпил его содержимое. Мальчик с подносом удалился.
Слегка выпятив губы и опустив их уголки, Меланкте продолжала изучать морской простор.
«Как она оценивает, взвешивает, сравнивает! — думал Шимрод. — В ее голове возникает один план за другим, но от каждого она отказывается — они неэффективны, недостаточно изящны или унизительны. Она не хочет ничего говорить, потому что любые слова сделают ее мишенью для моих упреков или притязаний. Пока она молчит, она ничем себя не обязывает и думает, что может таким образом от меня избавиться! Но в ней растет напряжение — в какой-то момент ей придется взять инициативу на себя».
Шимрод заметил, как подернулись уголки губ Меланкте. «Она что-то решила, — сказал он себе. — Наиболее эффективный, но наименее изящный выход из положения, с ее точки зрения, заключается в том, чтобы просто встать и выйти — не могу же я последовать за ней в туалет и при этом сохранить какую-то видимость галантности! Что ж, посмотрим! По ее поведению можно будет судить о ее настроении».
Меланкте откинула голову назад, прикрыв глаза — казалось, она спала. Шимрод встал и прошелся по гостиной. Здесь было немного предметов мебели; странным образом отсутствовали какие-либо личные вещи или сувениры — никаких искусных изделий или редкостей, никаких пергаментных свитков, книг, либрамов или папок с рисунками. На столе у стены в зеленой фаянсовой вазе красовалась дюжина апельсинов; рядом были небрежно разбросаны разноцветные окатыши, найденные в полосе прибоя — по-видимому, они доставляли Меланкте удовольствие. На полу лежали три мавританских ковра с кричащими синими, черными и красными орнаментами на бледнобежевом фоне. С потолка свисала тяжелая чугунная люстра. В бронзовой вазе на столике у ног Меланкте торчал букет оранжевых ноготков — скорее всего, замена увядших цветов свежими входила в ежедневные обязанности служанки. По сути дела, заключил Шимрод, помещение казалось необжитым и не позволяло ничего сказать о характере хозяйки.
Меланкте наконец нарушила молчание: «Как долго ты намерен здесь оставаться?»
Шимрод вернулся к столику и сел на стул: «Сколько угодно — мне положительно нечего делать, и не только днем, но и ночью, если уж на то пошло».
«Значит, время для тебя ничего не значит?»
«Ничего не значит? Напротив, время меня чрезвычайно интересует. Если верить галицийским зекам, время подобно пирамиде с тринадцатью гранями. Они верят, что мы стоим на вершине пирамиды и наблюдаем за движением дней, месяцев и лет во всех направлениях. Такова исходная предпосылка тудической пердурики, провозглашенная Тудом, галицийским богом времени с окольцевавшими голову тринадцатью глазами, смотрящими одновременно во все стороны. Зрительное представление об этом божестве, разумеется, имеет чисто символический характер».
«Имеет ли эта доктрина какое-нибудь практическое применение?»
«Думаю, что да. Необычные идеи развивают умственные способности и оживляют разговор. Например, раз уж мы обсуждаем тудиче-ские предпосылки, тебя может заинтересовать тот факт, что чародеи эсков ежегодно видоизменяют сотню зародышей во чреве матерей, надеясь, что когда-нибудь наконец родится младенец с тринадцатью глазами, окружающими голову через равномерные промежутки на уровне лба — и по этому признаку они определят, что мир посетило воплощение Туда! До сих пор им не удавалось произвести на свет младенца с более чем девятью глазами; но и такие, еще не совершенные создания становятся жрецами тудического культа».
«Я мало занимаюсь такими вещами, и этот разговор в целом меня тоже не интересует, — сказала Меланкте. — Ты можешь удалиться, как только этого потребует твое представление о вежливости».
«Как только оно этого потребует, я не премину это сделать, — заверил ее Шимрод. — А пока что, если ты не возражаешь, я позову твою служанку, чтобы она принесла нам еще вина и, пожалуй, приготовила горшок тушеных мидий с оливковым маслом и чесноком. Любой разумный человек, не снедаемый угрызениями совести, не отказался бы от такого блюда, особенно в сопровождении свежеиспеченного хлеба».
Меланкте отвернулась: «Я не голодна».
«Может быть, ты устала? — заботливо спросил Шимрод. — Пойдем, приляжем в твоей спальне».
Меланкте искоса бросила на него взгляд, сверкнувший золотом. Помолчав, она ответила: «Что бы я ни делала, я предпочитаю это делать одна».
«Неужели? Насколько я помню, это не всегда было так. Ты даже навязывала мне свое общество».
«С тех пор я полностью изменилась. Во мне не осталось ничего прежнего».
«И чем вызвано такое перевоплощение?»
Меланкте поднялась на ноги: «Я надеялась, что безмятежное одинокое существование позволит мне избежать вторжений в личную жизнь. В какой-то степени мои надежды оправдались».
