Юлия Галанина - От десятой луны до четвертой
Шестая сидела там же, где я ее оставила, и тихонько поскуливала. Грешно смеяться над убогими, но сдержаться было выше моих сил. Укрывшись за кустом, я нервно хихикала в рукав, пока мужчины извлекали Шестую из штырей.
Наконец ее все-таки стянули со стены. Обрадованная Шестая с облегчением лишилась чувств, и охранник попер свое сокровище на руках в казарму.
— Не уходи, Двадцать Вторая! — протянул Янтарный.
— Не вижу причин оставаться, — холодно сказала я, поворачиваясь к нему спиной и ставя ногу в первое углубление ограды.
Янтарный галантно поддержал меня, чтобы удобнее было поставить вторую ногу в следующую выбоину, и небрежно сказал:
— А я хотел показать тебе, как правильно стрелять из арбалета…
Я остановилась. Потом стала спускаться.
— Здесь?
— Здесь. Ночь светлая, для первого урока подойдет.
— Ладно, — сумрачно сказала я. — Давай показывай.
— Пошли.
Мы вернулись к казарме, Янтарный вынес оттуда арбалет и стрелы и повел меня на самую широкую дорожку сада.
— Вот здесь давай и попробуем. Держи. Я взяла арбалет.
— Смотри, этой рукой держишь вот так, а палец этой руки на спусковом крючке. Ноги расставь, арбалет подними, чтобы глаз и стрела были на одной линии, — командовал он. — Теперь нажимай.
— Он без стрелы… — удивилась я.
— Нажимай! Рано тебе еще со стрелой. Я нажала. Свистнула пустая тетива.
— Теперь опусти.
Я опустила. Янтарный взял арбалет и снова взвел крючок.
— Опять подними в боевое положение. Я подняла.
— Руку поправь. Так будешь держать — сама себя поранишь. Теперь правильно. Стреляй!
Я снова послушно нажала спусковой крючок. И так несколько раз, пока Янтарный не смилостивился и не выдал мне первую стрелу.
— Целься вон в тот куст! — показал он.
— Так он же большой?
— Для тебя, остроглазая, в самый раз.
В куст я, к собственной гордости, попала.
— Замечательно. Глаз — алмаз, — похвалил меня Янтарный. — Давай еще раз, и дам тебе мишень поменьше.
Я снова подняла арбалет. Острие стрелы нацелилось на боярышник.
Неожиданно из-за куста кто-то вышел.
Я испуганно дернулась, и стрела из арбалета вонзилась вышедшему прямо в грудь.
Это его не остановило.
По дорожке сада, как и в прошлый раз, брел к нам мертвый начальник охраны. В груди у него торчала моя стрела. Никаких следов, что его расчленяли, не осталось. Он вновь был целый, и глаза его по-прежнему мерцали.
Янтарный соображал быстрее меня и не стал тратить время на созерцание вторично ожившего покойника.
Он дернул из моих рук арбалет, схватил меня за ладонь, и мы организованно отступили к казарме — то есть рванули с дорожки со всех ног…
Когда мы влетели в караулку, романтическое свидание там было в фазе наибольшего обострения.
Наше появление, разумеется, никого не обрадовало.
— Я тебя убью! — завопила Шестая, которой оставалось каких-то полминуты до оргазма.
— Это я тебя убью! — с яростью заорала в ответ я. — Из-за тебя мы опять вляпались! Дура озабоченная!
— А ты, а ты, рыба холодная, вот кто ты! — взвизгнула Шестая, быстро застегивая корсаж.
Ее кавалер с пунцовыми ушами натягивал штаны.
— Да что ты вообще понимаешь! — продолжала вопить Шестая. — Ты такая же живая, как эта табуретка! Бедный твой парень, вы же, наверное, вместе только Устав хором читаете!
— Вы почти правы, барышня, — встрял Янтарный, которого никто и не спрашивал. — Мы стреляем из арбалета.
— Да уж, конечно, панталоны друг друга не созерцаем! — крикнула я Шестой, запустив в Янтарного чернильницей со стола, чтобы не лез в женские дела.
И зачем в караулке чернильница? Чернила, по-моему, в ней отродясь не водились.
К сожалению, Янтарный ее поймал на лету.
— Милые дамы, вы обменяетесь мнением позже, — заметил он. — А теперь хочу напомнить, что в связи с повторным воскрешением начальника охраны, вам придется срочно покинуть казарму, потому что надо поднимать народ по тревоге.
Это он зря сказал.
Шестая, видимо, была не из тех людей, которых упоминание об опасности мобилизует. Она вскрикнула и второй раз за сегодняшнюю ночь лишилась чувств.
Начальник охраны к этому времени дошел до казармы и, растопырив белые ладони, приклеился к окну, осматривая караулку невидящими глазами.
Оба охранника переминались около Шестой, не зная, как ее привести в чувство.
— Нюхательной соли нет? — озабоченно спрашивал Янтарный.
— Может, ей корсаж расшнуровать? — растерянно предлагал хахаль.
Этот балаган мне надоел.
— Спойте ей хором! — ехидно предложила я и, оттолкнув Янтарного, влепила Шестой хорошую пощечину.
— Вставай, мымра! Он скоро сюда просочится! Оскорбленная Шестая вскочила и, увидев лицо начальника охраны в окне, завизжала.
Остальная казарма по-прежнему не реагировала на весь шумный бедлам, что творился в караулке. Они что там, поумирали? Или тут такое частенько бывает?
— Вот и славно! — обрадовался хахаль Шестой воскрешению любимой. — Идите, девочки, Янтарный вас проводит, а я ребят по тревоге поднимаю.
Янтарный подхватил нас под локти и практически выпихнул из казармы.
Опять мы, обходя кругом сад и минуя конюшни, быстро шли, почти бежали к южным воротам ограды, стремясь быстрее попасть в Корпус.
Мы с Шестой оскорбленно молчали и друг на друга не смотрели.
Конечно, со временем мы простим друг друга. Но забудем ли сегодняшнюю ночь, будем ли жить так, словно ее не было? О, никогда!
Глава двадцать четвертая
ВТОРОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ
Второе воскресение начальника охраны никого не обрадовало. Такая целеустремленность выглядела очень отвратно.
Но поскольку дело было почти привычным, все сделали вид, что ничего не случилось.
Утром, когда мы построились парами для отправки в аудиторию, пришел конвой в сопровождении старшей охранницы из пыточной, отсек меня от остальных воспитанниц и повел к Ректору в северную часть Главного Корпуса.
Там дальше Пурпурного Зала для общих собраний никому из нас бывать не доводилось.
От наших дортуаров в восточной части здания административную четверть Корпуса отделяла глухая кирпичная стена, возведенная в коридоре в то время, когда гарнизон превратили в пансионат. И туда можно было попасть только через жилые покои преподавателей на западной стороне или подземным ходом из Перста. Администрация Пряжки была древнее пансионата, значительно древнее.
Серый Ректор ждал меня в кабинете на втором этаже. Но из-за нависающей рядом северной стены Пряжки кабинет больше напоминал подвал.
