Антон Карелин - Книга Холмов
— Под семьдесят третьим Холмом захоронен некто Ордиаль, почти пятьсот лет, и есть мнение, что он бессмертный. Но вырваться никогда не пытался. Еще, многие считают, что Семьдесят первый холм давно мертвый, кого-то там погребли восемьсот лет назад, видимо, погребли не запечатанного, и он просто от времени умер… Но там обелиски очень сильны и не пускают никого внутрь, биркам не подчиняются. Поэтому пустой Семьдесят первый или нет, не проверено, не доказано.
— Про наш Семидесятый ни в карте, ни в Книге Холмов ничего нет. Причем из всех местных, Гвенту принадлежит только он… Хотя скоро придет смотритель, может у него в книге что есть. Все-таки недалеко живут, за полвека должны были столкнуться с малыми тварями, с явлениями…
— Вы откушайте как след, добрые господа, — просящим голосом вымолвила Ханка, невысокая пухляша лет восемнадцати с круглым лицом, всегда полуоткрытым роточком и аспидно-черной косой. Сгорбленная младенцем, спящим в лубке у нее на спине. В отличие от Свищура и других землян, Ханка не была темнолицей и темнорукой. Какая-то грязь в нее все равно неотмывно въелась, но не так много. Она казалась смуглой и загорелой, но нормальной, хотя руки все равно были очень натруженные, больно смотреть.
— Да мы откушали уже, — отмахнулся светловолосый (вымывшись, он снова им стал). — И еще откушаем, хозяюшка, вы отдохните пока.
Не привыкши к такому обращению со стороны хантов, тем более, серебряных, внучка Свищура была слегка сбита с толку: то ли свойские господа, то ли так веселятся и потом накажут. Лишний раз не открывая рот, она послушно скользнула в угол, к прядильному станку, и стала вытягивать тонюсенькую нить из кучи линялой и очень пушистой белой шерсти. Толстая и мягкая нить тянулась вниз, к раме, вплетаясь в будущее покрывало или, может, платок.
Младенец у девки за спиной недовольно заскрипел в такт ходившей раме станка, Ханка, не прерывая ход коленей и плавный ток нити, сдвинула плетеный короб наперед, без всякого стеснения высвободила из лифа полную, светлую грудь, налитую молоком, и сунула малышу в рот. Тот сменил скрип на чмоки.
Анна знала, как сложно провернуть такое одной рукой, столь быстро и совсем не сбившись с такта. Даже с ее великолепной координацией движений, отточенных в постоянных тренировках и боях, черноволосая сходу бы так не сумела… Почему-то ей стало жаль Ханку. Что, если бы девушка жила в Мэннивее и училась, скажем, на мага огня? Крепкая, выносливая, она могла бы уже освоить исконную магию и стать полезным членом какой-нибудь начинающей ханты. Швырять во врагов маленькие, но опасные сгустки огня, сбивать пылающей плетью заклятия. Заработать железные бирки, перебиваться с дешевого контракта на бесплатный, но путешествовать по всему Мэннивею и за его пределы. Выжить в боях, перейти в бронзовую ханту, оставив менее трудолюбивых и удачливых товарищей позади, покорить более мощные заклинания академической магии, став настоящей магичкой пламени. Опасной, сдержанной, всегда озаренной внутренним огнем, который отражается в глазах и манит заглядевшихся мужчин. Совершить много полезного на службе у Кланов и людей Мэннивея, на защите Холмов. Годам к тридцати получить серебро. Стать сильной, обеспеченной женщиной, выйти замуж за одного из своих, родить детей, но остаться хозяйкой собственной жизни. Знать, что даже никогда не став золотой хантой, не будучи знатного рода или особо богатой, она все равно может рассчитывать на свободу, уважение и достаток. В известных границах, конечно. И если не будет войны и мобилизации. И если твари из-под Холмов все-таки не полезут на свободу один за другим. Если Канзор не придет в Мэннивей тем же катком из огня и металла, каким прет сейчас по просторам славного княжества Антар. Если… Ладно, понятно. Но ведь все равно, огненная жизнь была бы совсем иной, чем земляная, уготованная Ханке судьбой…
Анна заметила, что темно-карие глаза девушки нет-нет да глянут на обрамленное медью лицо Алейны. Стройная, как цветок, девчонка была и моложе, и красивее, и гораздо важней молодой матери — сидела на равных со старшими, с боевыми господами, вместе с ними совершила ратные подвиги, борола монстров и спасла целые поселения людей. Они слушали и оберегали ее, уважали и, даже можно сказать, преклонялись перед нежностью и красотой, потому что в руках девчонки в любой момент мог родиться спасительный божественный свет, который поборет саму смерть! Как не уважать и не беречь такую? Как не усаживаться вокруг нее, словно она была центром группы, светочем в полной мороков ночи? Лицо Ханки, размеренно тянущей белую нить, ничего не выражало, но Анна чувствовала все за нее.
Внучке Свищура предстояло горбатиться с утра до вечера, большую часть дней в году. Родить еще пятерых, или шестерых, потерять двоих. Из зимы в зиму кутаться в одинаковые белые платки из пёсьей лини, носить строгое светлое платье, а по праздникам надевать еще одно, с слегка растрепанной синей вышивкой. Редко-редко она сможет покидать замшелый Землец. За всю жизнь она не увидит и сотой доли того, что рыжеволосая уже видела, касалась, пробовала. И все это будет хорошей жизнью, которой она обязана гордиться, за которую обязана благодарить предков да отцов-матерей — ведь им жилось не в пример хуже.
Ханке повезло, если они с мужем будут уважать друг друга, тогда даже местная жизнь будет в радость. Но если не повезло? Кто знает, каков ее муж, и каким он будет с ней лет через пять.
Чем склоненная голова с черной косой хуже высоко поднятой головки под каскадами блестящих медных локонов? Она просто родилась на сотню луннов левее.
— В общем, что получается, — Винсент встал и стал тихонько расхаживать по горнице, как всегда бывало, когда он напрягал извилины и выдавал умные мысли. — Мы обследовали Семидесятый, и столкнулись сразу с тремя вещами. Внутри сидит огненный смерч, его отгораживает зачарованная каменная чешуя, а к нам явилась ужасная, вот реально, ужасная тварь, безликое существо, — он метнул в Кела виноватый взгляд, — и отняло у Кела… ну, вы знаете.
Никто не просил описать Безликого и другие подробности: за два часа пути в Землец, лисы обсудили друг с другом все детали. Ричард в бешенстве ударил кулаком о броневагон, осознав, что не обыскал пленных как следует и едва не погубил тем самым своих. Алейна улыбнулась и исцелила разбитые костяшки пальцев, прощая его. А Дмитриус передал Анне поясную сумку, которую содрал с бессознательного снайпера, и в ней нашлись все принадлежности к огнестрелу, включая три десятка тяжелых свинцовых пуль.
— Из этих троих сущностей, понятна только каменная чешуя. Это защита, ее строители поставили, так что камни отлично держат огненный вихрь, который бесится внутри.
