Etcetera - Оборотень
— Йин, эшсхе, дамалан вере эшсхе!!
— С-с-сд-дурел??
— Волосы отпусти! — хрипел ельф, башкой дергая. С перепугу я в плечи его вцепилась, заодно и косу его случайно схватила. Я внимательно его оглядела и поняла, что на коленях у него сижу, как сердечного дружка обнимая.
— Ух ты, — восхитилась я. Марфа точно будет завидовать. — Я ельфа полапала!
У него уши мелко задергались, и он меня на пол скинул, что-то под нос по-ельфски забормотал и стал одежду отряхивать.
— Какого лешего, Йин? — хрипло со сна или после шипения поинтересовался кот, приподнимаясь на локте, а потом и садясь. Глаза привычно горели слегка багровым. — Скажи мне, Йин, какого лешего тебе вздумалось подергать спящего зверя за хвост? — он медленно и спокойно убрал выступившие когти на лапах. У меня по спине холодок пробежал. Когти у него, как ножи острые. — Я, конечно, считаю себя человеком. Но кошачьи привычки мне передались, и я ничего не могу с ними поделать. Поэтому лучше относись ко мне, как к… опасному зверю. Знаешь, что делает кот, которого дернут во сне за хвост?
— Кот? Опасный зверь? Сев, ты с лавки упал и башкой стукнулся?
Наследник рода пристально смотрел на меня и ответил сам себе. — Любой кот выпустит когти и располосует того, кто его тревожит. Это рефлекс, и я еле сдержался. Но когти у меня, как ты заметила, немаленькие.
Я усмехнулась и покровительственно похлопала его по башке. Оборотень-несмышленыш.
— Сев, ты не зверь, а человек. И если ты не хочешь кого-то прикончить, то и не сделаешь этого. — Помню, мне папаня это когда-то давно объяснял, когда я в жеребенка только-только начала превращаться. У меня поначалу тоже лошадиные привычки были, на траву тянуло временами, собак побаивалась. Но тут главное, своей второй звериной сущности воли не давать, а то в человека так обратно и не превратишься. — Тебе просто привыкнуть надо, что у тебя чувства звериные. Ну в общем, просто будь уверен, Сев, что все будет в порядке. А если ты зверюгу внутри себя бояться начнешь, то она точно победит. Котом навечно останешься.
Жаль, что я паршиво объяснять умею и не хватает мне слов сказать, что под шерстью, под чешуей, в любой шкуре и обличьях, как бы снаружи ни выглядел, внутри все равно человек, который и не даст сделать что-то плохое. В последний момент все равно остановится.
— Чем дольше я тебя знаю, тем больше удивляюсь. — Он наконец отвернулся. — Все равно будь осторожней.
— Угу, Сев. Я б собачку завела. Но тебя испугается даже волкодав.
Ельф продолжал отряхиваться и злобно коситься в мою сторону. Я посмотрела на руку. — Ой, тут часть твоих черных волос. Риан, тебе вернуть?
Ельф опять что-то по-своему залопотал и отвернулся. Клок его волос я осторожно положила ему на колени. Ушастый, резко дернувшись, обернулся ко мне. Рожа у него была перекошенная. Нет, совсем некрасивые эти ельфы.
***
Верхест был небольшим городком, в котором значительную часть занимала пристань и припортовые гостиницы, кабаки, трактиры, и всякие сомнительные увеселительные заведения. Риан отправился узнавать насчет ближайшего парома к столице, а Севэриан, остался присматривать за нанятым извозчиком, вещами и Йин. Ждать от той, как он убедился, можно было чего угодно. За дни путешествия в одной карете она до белого каления сумела довести обычно невозмутимого альва. Самой неудачной ее задумкой была игра в снежки на одной из остановок. Риан не любил холода и выходить наружу наотрез отказывался. Поэтому снег она затащила внутрь и высыпала целую пригоршню на задремавшего альва, который чуть не перевернул карету, вертясь и пытаясь вытащить его из-за шиворота. Севэриан, считавший, что знает все ругательства на иолерэ, услышал много новых. Потом альв, открывая неведомую до того злопамятность, не поленился, вышел из кареты, когда заснула она, и притащил огромный смерзшийся комок снега. Благим матом орали оба. Йин от холода, а Риан, потому что она мертвой хваткой вцепилась в его волосы. Севэриан вначале пытался их разнимать, но потом махнул рукой. Пусть развлекаются.
— Смотри, Сев!
Он отвлекся от мыслей и, посмотрев в указанную сторону, вздрогнул. Сколько себя помнил, он всегда старался избегать оракулов. У них была дурная привычка выдавать предсказания, неважно, просят их об этом или нет. А ему предсказывали даже чаще других, словно сказать какую-нибудь гадость наследнику старого рода доставляет им особое удовольствие. Севэриан привык не вслушиваться в слова, с отсутствующим видом кивая говорящему что-то оракулу. И никогда не жалел об этом.
В этот раз Йин привычно вырвалась из-под его руки и сама побежала к закутанной в тонкое серебристое одеяние жрице. Та высокомерно и слегка отстранено взирала на снующих вокруг людей. Людской поток не касался ее, огибал, как вода тяжелый камень. Жрица была уже немолода, время отразилось на ее лице, но черты еще хранили былую, немного холодную, чистую красоту. Рядом стоял широкоплечий слуга в темном одеянии, как у всех служащих храму. Длинные волосы были заплетены во множество косичек, на лице слегка брезгливое равнодушие — весь мир для меня ничто, ведь я служу самой судьбе. Севэриан всех их считал немного тронутыми. Невозможно постоянно видеть будущее и не свихнуться. Невозможно постоянно наблюдать, как видят будущее и не подумать, что можешь повелевать судьбой.
— Предскажите судьбу! Предскажите судьбу! — заканючила Йин, подпрыгивая и стараясь поймать взгляд жрицы. Особенным ростом она не отличалась, но не заметить ее было трудно. Она и вязальщицу Судеб бы достала.
Жрица упорно смотрела в сторону. Севэриан усмехнулся, он не раз видел, как то же самое в деревнях проделывали ребятишки, окружая несчастного оракула, пока он наконец не выдаст хоть что-нибудь. Предсказательница повернула голову и безошибочно нашла его в толпе. Поманила длинным изящным пальцем.
— Я не просил. — сказал он, уже зная, что никакие доводы на упрямых видящих не подействуют.
— Ваши судьбы спутаны. Предскажу ей, предскажу тебе. — Как и у всех жрецов, у женщины был холодный, звенящий морозными льдинками голос. Из глаз смотрела пустота. Сейчас она не видела ни его, ни притоптывающую от нетерпения Йин, а только дрожащие в напряжении сплетения Паутины, опутывающей весь этот мир. Как они сворачиваются мертвыми кольцами, как голодная, готовящаяся к броску змея.
Судьбу плетут из паутин, где нить любая чьи-то души… где он это читал? Уже не помнит.
Оракул некоторое время молчала, готовясь предсказывать. Севэриан знал это ощущение, невидимое напряжение, готовое вот-вот прорваться со звоном разбитого хрусталя. Мир уже никогда не станет прежним. Мимо спешили люди, беззаботные, болтающие о чем-то, радостные. Севэриан ждал, когда тишина прервется предсказанием очередной гадости.
