Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...
Ольсинор покачал головой, словно не веря своим ушам, которые сейчас светились на солнышке очень мирно и розово.
— Ты по-прежнему не боишься называть его… Печальный опыт не испугал отважного Латинду Козного, — грустно сказал он.
Ольсинор, повернувшись вполоборота к Свею объяснил свои слова, сказав:
— Имя Латинды было очень известным в свое время, пожалуй, во всех наших кланах… Он был очень отважен, с голыми руками мог броситься на мерзкого орка, тогда они почти не встречались нигде, кроме Головастого ущелья. Но в тот год, когда Ильсинор выпустил Махаона на волю, орки впервые появились в этих местах. Тогда Латинда оказался единственным, кто решился отправиться туда по просьбе перепуганных гномов из Овражьего леса. И там он встретил бабочку с человеческой головой… С тех пор он в кресле.
— Что же произошло, расскажите, Латинда? — Свей быстро спросил и подался вперед, боясь пропустить хоть слово.
Эльф в кресле резким движением откинул одеяло и закатал одну из мягких, из козьей выбеленной шерсти штанин… Свей покачал головой, такого ранения он еще в жизни своей не видел.
Да, сожженые, да обугленные… но они тлели еще в некоторых местах до сих пор красными огоньками обычных угольев. Лесович перевел расширенные от неожиданного острого ощущения чужой боли глаза на искалеченного эльфа. Тот спокойно встретил этот взгляд и улыбнулся:
— Я не чувствую боли… Единственное, что удалось сделать за все эти годы, это найти избавление от боли. Все остальное было тщетно, темная сила Махаона велика… И поэтому, чувствуя, что знаю причину вашего появления в наших краях, говорю вам — одумайтесь и возвращайтесь…
Повисла тишина. Лишь потрескивали дрова в печи, слышно было, как Луцик открывает дверцу печи и шурудит там кочергой, и бубнит что-то себе под нос. Почувствовав видимо, что почему-то стало вдруг тихо, он заглянул в комнату и обвел всех глазами… И, шмыгнув носом, исчез опять.
Свей отрешенно смотрел и смотрел на протянувшиеся лучи тусклого зимнего солнца от окна, в которых плясали свой незамысловатый танец пылинки. И чем отчетливей он понимал, что дерево, которое он собирался срубить, может придавить и его самого, тем яснее становилось, что больше это никто не сделает… И дальше мысль холодно говорила ему, что, если убежать от судьбы здесь, то она найдет его там, в Заонежье… Потому что прятаться за спины своих сородичей он не сумеет… Княжич задумчиво раскрыл ладонь и, держа ее раскрытой в лучах солнца, смотрел на нее и словно не видел ничего… Мысли его были далеко. Там сейчас осень… Сквозь золото прозрачных ягод винограда струится солнечный свет и отражается в смеющихся глазах девушки… И, кажется, все тепло той осени льется из ее смеющихся глаз ему в душу и согревает ее…
Лесович, не видел как Латинда вдруг подался напряженно вперед. В солнечных лучах прямо перед ним над ладонью молодого князя повисла нежно золотившаяся, почти прозрачная руна. Она была слишком хорошо известна эльфу. Это была руна Всевластия.
2
Ольсинор коротко кивнул ему головой, встретив изумленный взгляд Латинды, давая понять, что он знает, и сказал:
— Потому мы здесь. Я бы не решился вести сюда лесовича, если бы у меня не появилась хоть какая-то надежда, что он может победить Махаона. Сам я слишком хорошо знаю, что противостоять долго Мастеру Ю не смогу…
С грохотом упала кочерга на пол в соседней комнате. Послышался звук выплеснутой воды на что-то, и гневный и испуганный Луцик появился перед ними.
— Нельзя называть неназываемое!!! Нельзя! Привыкли там у себя баловаться словами, а здесь вам — не там! — закричал он на всех, размахивая руками, и уже спокойнее и тише проговорил Латинде, — хоть бы вы хозяин не баловали… а то ведь и до беды недалеко… вот, полюбуйтесь, угол задымился, тот, что за печью…
Ольсинор резко встал и быстро прошел в соседнюю комнатушку, кухню, где находилась большая печь, покрытая голубыми изразцами. Свей поспешил за ним. И действительно, угол стены дома дымился, и едкий дым полз по полу. Ольсинор положил руку на стену и сразу отдернул… Стена была горяча. Губы эльфа принялись нашептывать слова заклятия, охраняющего дом. И стена понемногу стала остывать.
Вернувшись в комнату, где их дожидался хозяин, Ольсинор виновато произнес:
— Не верилось мне, что так все плохо, впредь буду умнее… И тем важнее для нас ответ на наш вопрос, Латинда, как можно заставить проснуться руну Всевластия раньше?
Тот, удивленно подняв брови, воскликнул:
— Да ведь она уже впереди него идет… О чем ты говоришь, Ольс?! Руна открыта… Это твое неверие в силу молодого еще воина не дает тебе увидеть, что она проснулась! Тебе же, Свей, могу сказать лишь одно — не дай страху победить себя. Руна, сама по себе, лишь линия на руке, она — знак того, что ты можешь открыть в себе тайные, неведомые себе знания на любом пути, чем бы ты не занялся… Если же хозяин руны труслив и мелок в помыслах, она изменит свое направление.
Свей стоял в дверях комнаты, не успев пройти и сесть, да и садиться ему уже не хотелось. Странные события, история самого хозяина дома, мысли об оставленном в такое трудное время Заонежье… не давали теперь ему покоя. Лишь уважение к Латинде не давало ему воскликнуть нетерпеливо о том, что…пора!
Однако, Ольсинор медлил. Он словно хотел о чем-то просить и не решался… Но тут хозяин разрешил все его сомнения, вдруг сказав:
— Осталось, пожалуй, лишь одно…
Латинда вытянул обе руки вперед и бережно принял появившийся из воздуха меч. Тяжелое оружие мягко легло в руки хозяина и замерло. Положив его на колени, эльф затих на какое-то мгновение и вдруг, словно боясь передумать, протянул меч Свею.
— Гнев Света… — сказал он и помедлил, — меч, доставшийся мне в поединке с Воином Света, Арчиальдом Белым. Ты помнишь его, Ольс?
Тот кивнул головой.
— Он погиб бесславно потом на границе с лимерийскими ограми, свалился пьяный в ущелье… — Задумчиво проговорил Латинда. — Хотя, сдается мне, не мог такой воин, так пропасть, да и поговаривали тогда, что ходил он там к одной прекрасной южанке, у которой было много поклонников… Ну, да ладно, свет с ним, с Арчиальдом… Бери, князь, оружие эльфов… и пусть оно сослужит тебе верную службу в борьбе с Тьмой.
Свей, любивший оружие как любой воин, к такому вот старинному, относился особенно трепетно. Сколько битв, славных, и не очень, потому что удача не всегда сопутствует в бою, на памяти хранится в этом прекрасной работы клинке?! Князь, взяв ножны, тут же не утерпел и вынул меч…
Яркий сноп света ударил ему в глаза, играя на покрытом рунами металле. Мягкая дрожь прошла по клинку, но сильная, уверенная рука держала его, и сталь успокоилась и замерла вновь, подчинившись новому владельцу. Латинда с легкой, светлой завистью, которая скорее была наполнена воспоминаниями, чем жаждой обладания, смотрел на лесовича.
