Виталий Каплан - Масть
Почему я в таком волнении? Ведь, если разобраться, это всего лишь работа… моя работа в тверском Дозоре. Да, первое серьёзное поручение, первое сложное дело… да, стыдно было бы напортить… но разве решается сейчас, жить мне или рассеяться в Сумраке? Разве сейчас творится со мною то же, что в январе семьдесят четвёртого? Или хотя бы то же, что было в позапрошлом ноябре, когда смотрел я в чёрное дуло пистолета и всё не мог решиться?
А между тем и мурашки бегали у меня под волосами, и пальцы покалывало невидимыми иголочками. В два счёта можно было бы успокоиться, применив заклятье «Безмятежность», но мне почему-то казалось сие постыдным, точно передёргивать в карточной игре. В настоящей, благородной игре, конечно, а не выполняя дядюшкино задание.
Алёшка возник на пороге неожиданно. Видно, настолько углубился я в недра взбаламученной своей души, что едва не пропустил его появление.
Что-то определённо было с ним не так, но с ходу я не мог понять что. Волосы встрёпаны? Бывает. Дыхание тяжёлое? Понятное дело. Пистолет в правой руке его смотрит дулом вниз? Так недолго и вскинуть… хотя я бы на его месте всё-таки держал дулом вверх.
А глаза его я разглядеть не мог – всего три свечи горело, мрак едва расступался. Смотреть же сквозь Сумрак и изучать цветок души было попросту некогда.
– Вы уже тут, барин? – произнёс он хрипло. – А этот где… который князь?
– Сбежал, подлюка, – ожидая этого вопроса, тотчас откликнулся я. – Но мы его сможем догнать. Алёшка, слушай внимательно, это очень важно. Не перебивай, не время! И ничему не удивляйся, после всё поймёшь. Глянь под ноги, живо! Тень свою видишь?
– Ага! – недоуменно протянул он. – А на что это?
– Внимательно на неё смотри! Так надо! Вот! А теперь рывком потянул на себя! Подними её! Ну же!
И он, ошарашенный моим напором, поднял. Я свою тоже – и, обхватив мальчишку за плечи, утянул его в Сумрак.
Тотчас растаял мрак, сменившись вязкой серостью, а три свечи потеряли цвет и ничего уже не освещали. Под ногами шевелился синий мох – его тут было едва ли не по колено, оружие на стенах превратилось в зубы каких-то исполинских допотопных тварей, лепные ангелочки под потолком глядели по-крысиному. А посреди всего этого стоял растерянный Алёшка, вертел головой, над которой пылал цветок его души, освобождённый от маскирующего дядюшкиного заклятья, дышащий жаром, яркий точно полуденное летнее небо.
Цветок Светлого Иного.
Глава 17
В Корпусе, особенно в первые годы, нередко приходилось мне драться – и со сверстниками, и с кадетами классом старше. Тогда-то и я обнаружил в себе ценное свойство, которое дядька Максим называл умением держать удар. Врезали мне от души, окатило болью, глаза готовы разродиться слезами – а я сжимаю эту боль в кулаке, внутри становится холодно, а голова начинает работать ясно и чётко, будто английский брегет. Боль на самом деле никуда не делась, очень скоро она вернётся с удвоенной силой, возьмёт своё, и слёзы покатятся – но это потом, а пока драгоценную отсрочку нужно использовать наилучшим образом.
Вот и сейчас обдало меня волной ужаса, плеснуло в глаза отчаянием – но я поставил между собою и чувствами стенку. Сперва дело, потом всё остальное.
– Что это? Где это? – растерянно выдохнул Алёшка.
– Пошли! Быстро! Скоро всё объясню – но сейчас нужно быстрее уходить.
Крепко держа его за локоть, я вынул из кармана берестяной лапоток, слегка сдавил – и перед нами открылся прямой путь. Чем ещё этот артефакт полезен – действует не только на тебя, но и на того, кого ты касаешься. Наверное, можно даже целый полк так провести – главное, чтобы крепко друг друга держали.
Обратный путь занял ощутимо больше времени – должно быть, скорость всё же зависит от общего веса. И всю дорогу мы молчали. Алёшка вертел головою, хотя смотреть особо было не на что. В Сумраке на месте княжеского парка располагался усеянный пнями пустырь, рассечённое дорогой поле так и осталось полем, но его заволокло плотным туманом, какой бывает за час до восхода солнца. Вместо деревни обнаружился лес – мрачный, старый, почти без подлеска. А вместо ельника, в котором оставили мы коней, оказалось высохшее болото. И никаких красок – только бесконечные переливы серого. И никаких звуков… разве что кровь звенит в ушах.
Наконец вышли мы на поляну, где ждали нас Уголёк с Планетой.
– Выходим из Сумрака! – скомандовал я. – Это даже проще, чем войти. Просто отпусти на волю свою тень. Вот так!
У него получилось с первого раза, хотя я и боялся, что застрянет. В Сумрак-то он шагнул не думая, в порыве чувств, а с той минуты было у него время малость прийти в себя. Мог испугаться до икоты, мог впасть в исступление… по-разному ведут себя люди в миг посвящения. Вернее, уже не люди, уже Иные.
Обычный мир обрушился на нас птичьими криками, храпом дремлющих коней, запахом ёловой смолы, звёздным светом. И дышать тут было не в пример легче.
– Ну, вот теперь и поговорим, – вздохнул я, всё более и более ощущая кислый вкус неудачи. – Только обещай мне, что выслушаешь спокойно, не будешь биться головой о ёлку, не хлопнешься в обморок. Потому что, бывает, хлопаются.
– Да уж говорите, барин, – кивнул Алёшка. – После того как я в тот раз про Дашу услыхал, мне уже ничего не страшно.
– Давай-ка разведём костерок, – предложил я. – Сейчас уже нам некого опасаться. Собери-ка сухие ветки.
Минуту спустя я протянул руку к охапке хвороста, скрестил пальцы знаком «Фламель» – и тут же занялось рыжее пламя. Насколько дольше было бы управляться с огнивом!
– Так вот, Алёшка, – начал я, удобнее устраиваясь на конской попоне. – Есть люди. А есть не люди. Тоже разумные, тоже живые, но другие. Иные. Я – Иной. И ты теперь тоже.
Я рассказывал долго – уже и хворост прогорел, и тьма самую малость рассеялась, потому что показался в просветах между еловыми стволами только-только взошедший лунный серп.
К огромной моей радости, Алёшка не перебивал, не кричал, что Иные суть бесы, не осенял себя крестным знамением… в общем, вёл себя куда разумнее, чем приснопамятная Марья Глебовна.
– Ух ты… – протянул он, когда я наконец замолк. – Значит, вы, барин, меня Иным сделали?
– Ну, как видишь, – хмыкнул я. – Однако ж ты и раньше был Иным, только сам про то не знал, тень свою поднимать не умел, в Сумрак не ходил. Так оно чаще всего и бывает. С младенчества почти никто Иным не становится. Я вот всего полтора года как Иной, а раньше о том и не подозревал. Будь ты обычным человеком, Алёшка, тень бы свою поднять не сумел, в Сумрак бы не зашёл. Потому не думай, будто здесь какая-то ошибка. Ты Иной.
