Валерий Елманов - Перстень Царя Соломона
Но подьячий не сдается:
– Сам виноват. Объявился бы честь по чести, так тебя бы мигом к царю доставили.
– А ты что же себе думаешь, Митрофан Евсеич, у одной королевы Елизаветы вороги имеются? Их и у Иоанна Васильевича в избытке. Мне в Лондоне целый список напечатали – пред кем надо таиться, а пред кем можно и открыться. Одна беда – он в моей одежонке был, а ее с меня тоже сняли,- Это называется удар на упреждение. Я, мол, ни о чем не ведаю, известно оно тебе или нет, но от верных слут царя таиться не собираюсь,- Сказывал мне как-то о государевых ворах Григорий Лукьянович…
– Кто?!
Ишь ты как взвился. Еще бы. Знакомство с Малютой Скуратовым по нынешним временам дорогого стоит. Теперь и немного грубости не помешает…
– Оглох, Митрофан Евсеич? Али решил, что ослышался? Ладно, время терпит, а с меня от повтора не убудет. Григорий Лукьянович Скуратов-Вельский. Я тут подсобил ему малость – дочку его старшую сосватал удачно. Хоть и древен род Годуновых, а знакомцу самого государя Иоанна Васильевича отказать не смогли, ударили по рукам. Только ты об этом молчок пока. И о том, что аглиц- кая королева даже царским послам парсуну сию не доверила, хотя, когда я в Лондоне проживал, там и Степан Твердиков, и Федот Погорелов пребывали, тоже помалкивай, но смекай. Оба из ваших земель, ан королева Елизавета не им – мне, яко ее родичу, хошь и дальнему, поручила лик сей красавицы до Иоанна Васильевича довезти. А почему?
– А почему? – растопырил уши подьячий.
– Да потому что опаску имела,- пояснил я.
– И с каким же ты кораблем в Колмогоры прибыл? – прищурился Митрошка.
Я почти чудом не попал в расставленную ловушку. Можно сказать, повезло, причем на сей раз удача таилась в… моем незнании. Если бы Валерка ухитрился узнать названия английских кораблей, прибывающих в Колмогоры в те годы, я бы обязательно ляпнул, но времени было мало, и разыскать список у него не получилось. Именно потому он чуточку изменил версию моего прибытия в Россию. Мол, все в тех же конспиративных целях, чтобы злобные враги королевы не смогли вычислить ее посланника, меня вначале отправили из Лондона в Копенгаген, а оттуда в Ригу. Далее я следовал по Западной Двине и вышел на русские просторы.
Примерно в этом ключе я и изложил все Митрошке, который в ответ почесал в затылке, недовольно пожевал губами и неохотно кивнул, так и не произнеся ни слова. То есть вроде бы и согласился, но скрепя сердце.
Еще бы. Если имена прибывших из Англии купцов фиксировались и вычислить отсутствие моей фамилии в списках прибывших легче легкого – вопрос лишь времени, то совсем иное дело – Рига. Там, разумеется, тоже велись какие-то журналы, но покопаться в них в нынешнее время представителям Руси, считающейся злейшим врагом Ливонии, невозможно.
– Но и ты о моем пути тоже молчок, – строго заметил я подьячему,- Это я уж так тебе, по-свойски, чтоб понял ты наконец, кого повязал.
– Повяжешь тут,- не унимается подьячий,- А что за плоды ядовитые с собой вез? Отколь мне знать – то ли и впрямь для лечбы, то ли отрава. И где они ныне? Куда дел?
– Плоды эти обычные помидоры,- отвечаю.- На Руси и впрямь неведомы. Они из Нового Света, где мне жить довелось. Иначе их еще золотыми яблочками именуют. И не отрава это вовсе. Хотел я татей припугнуть да страху напустить, но не вышло. Да ты про них у любого купца спроси, который в Испании побывал, он тебе то же самое расскажет.
– Где побывал?, – не понял подьячий.
Все-таки нельзя за несколько дней освоить особенности языка. Пускай и родной, но четыреста с лишним лет разницы чувствуются. А практики у меня в той же Кузне- чихе – кот наплакал, вот и прокалываюсь. Хорошо, что я вроде как иностранец, а им простительно.
– У вас их землями гишпанскими именуют,- вовремя припомнил я.- Потому и не нашли их твои люди, что я все сам съел с голодухи. Да еще вон с холопом своим поделился. Коль мне не веришь али сомневаешься, его поспрошай.
Тут я вообще не врал. Помидоры мы действительно съели на первом же вечернем привале, когда еще не добрались до Кузнечихи. Пошли они за милую душу. Апостол поначалу наивно решил, что я захотел покончить счеты с жизнью. Он даже перехватил мою руку, но я растолковал ему, что если их как следует или даже слегка посолить, то вся отрава тут же бесследно пропадет.
– И не жаль тебе златых яблочек? – спросил он,- Ты же сказывал, что князь Долгорукий…
– Покойник их все равно не донесет, и меха мертвецу ни к чему,- перебил я его,- А я непременно помру с голоду, если не поем. К тому же у меня самого кой-какая болезнь объявилась. От переживаний, наверное. Вот я ее и излечиваю.
Поверил, чудак-человек. Он вообще очень доверчивый. Правда, съел только половинку одного помидора. Вторую лишь поднес ко рту, но тут же ойкнул:
– Так у тебя ж болесть, дядька Константин. Ты уж сам их…
Как я ни уговаривал, больше не притронулся. Дескать, сыт он уже. Заботу обо мне проявил. Ишь ты. Таких обижать все равно что ребенка избивать – грех непростительный. А уж плетью лупить, не говоря про дыбу, и вовсе. Кстати о плетях…
– Токмо ты с бережением вопрошай,- небрежно роняю я подьячему.- Малец из верных. Верю я ему, не продаст. А ежели ты его с дитем нянчиться заставишь, то он потом для меня негож станет.
Кажется, все правильно. Именно так заморский негоциант и должен выражаться – грубо, цинично, исходя исключительно из собственной корысти, иначе Митрошка моей заботы о парне не поймет.
– Поспрошаю,- кивает подьячий.- Токмо боязно мне. Вдруг вы с ним сговорились? Но не беда. Тут ведь из разных земель купчишек хватает. Ежели расстараться, то можно и из гишпанских земель сыскать. Глядишь, и яблочки златые сыщутся. Ты как их, еще разок отведать не против? – И пытливо уставился на меня.
Что, мол, на это ответишь?
– Коли угостят им, съем на твоих глазах,- твердо пообещал я,- Да еще второй попрошу, потому как в брюхе давно урчит. Нерадостно меня на русской земле встречают, ой нерадостно. Чуть ли не каждый обидеть норовит,- И, как финальный аккорд, еще раз напомнил: – Мыслю, не пожалует Иоанн Васильевич дьяков из Разбойной избы, кои так татям попустительствуют.
– Нешто у вас нет таковских? – затравленно огрызнулся подьячий.
Проняло мужика, как есть проняло. Вон как глазенки забегали. Понятное дело – грозен царь-батюшка. Даже по нынешним меркам сурового шестнадцатого века брать, все одно – без меры грозен. А если с нашими критериями подходить, то вообще зверюга и явный конкурент Сталина по своим злодействам. И получается, что если я пожалуюсь, то тут можно лишиться не места – головы. Да еще хорошо, если сразу. Для нынешних ребятишек это уже счастье. Вот только не получится сразу. Из подвалов у Ма- люты здоровыми не выходят – или бредут еле-еле, или их на плаху волоком тащат.
