Александр Абердин - Герой по принуждению. Трилогия (СИ)
С этими словами я немедленно сотворил магическое заклинание, секрет которого мне передал мой папаша, и сделал руками магические пасы. Эффект наступил немедленно и уже в следующее мгновение Розалинда целовала меня без малейших неприятных ощущений, страстно и увлеченно, и от этих поцелуев в моей груди гулко стучало сердце. Ко мне вновь вернулась моя маленькая розовая пантера и моим подругам придется с этим не только смириться, но и принять её возвращение как должное. Айрис, внезапно повернувшись к нам, возмущенно воскликнула:
‑ Розалинда! Маленькая бесстыдница! Немедленно прекрати мучить Ольгерда, тебе, кажется, давно уже стоило бы понять всю бессмысленность таких поцелуев и объятий.
В ответ на эти слова Розалинда соскочила с моих коленей на золотую кушетку Сцинии, сбросила с себя легкую, серебристую тунику и продемонстрировала моей сестре свое чистое, сияющее в радужных сполохах тело, на котором уже не было никаких родинок. Показав Айрис язык, она ехидно сказала этой ревнивой блюстительнице семейных нравов:
‑ Ну, что, съела? Ты мне теперь не сестра! Так что оставь свои нотации для остальных своих родственничков, а мне ими больше не докучай. Ольгерд мой возлюбленный и я буду заниматься с ним любовью тогда, когда нам вздумается!
Моя маленькая фея, даже и не подумав одеть на себя свою тунику, немедленно вернулась ко мне на руки, но не стала немедленно претворять в жизнь все свои грандиозные планы, а просто удобно устроилась у меня на руках и испытующе посмотрела на других моих подруг. Их уже перестали интересовать прелестные виды за окном и они изумленно уставились на Розалинду. Однако они вовсе не сочли расширение нашего многоугольника сколько‑нибудь предосудительным и потому, подбежав к трону, прежде всего принялись целовать фею, а потому уж меня. Астрелла же весело сказала ей:
‑ Милая, тебе придется усвоить несколько наших правил.
Однако Астрелла не сочла нужным инструктировать Розалинду немедленно, тем более, что наши друзья уже пришли в себя и подступили к моему трону вплотную. Вид у них был озадаченный и растерянный. То, что им уже нечего было положить в основание своей клятвы, все они прекрасно поняли и теперь даже самые настырные из них сменили одежды. Узиил, переминаясь с ноги на ногу, спросил меня:
‑ Создатель Ольгерд, что ты намерен делать дальше? Теперь, когда в Парадиз Ланде больше не существует горы Обитель Бога и Господь дал нам всем понять, что он приветствует это, в той древней клятве, которую некогда составил для нас мастер Элиас, уже нет никакого смысла. Как ты собираешься объяснить обитателям Парадиз Ланда, что мы твои преданные друзья, а вовсе не слуги?
Наконец я с облегчением вздохнул. Уж если Узиил больше не собирался приставать ко мне со всякими глупостями, то и все остальные мои спутники уже не станут этого делать. Мне в голову пришла отличная идея, устроить пикник в каком‑нибудь живописном местечке, поблизости и там рассказать моим спутниках о своих дальнейших планах, что я и сделал немедленно. Это не вызвало ни у кого возражения и уже спустя несколько минут мы покинули Золотой дворец, вылетев прямо через открытое окно.
Полчаса спустя мы уже расположились лагерем возле живописного водопада. Русалочки и юная друинна с наслаждением купались в чистых водах под водопадом. Дочери Маниту занимались ужином, мои подруги сервировали стол, длинную, белую скатерть, постеленную прямо на траву, а я сидел на бережке, на небольшом валуне, опустив босые ноги в теплую воду. Отсюда был прекрасно виден холм, освещенный лучами заходящего солнца. Гелиора, которая в изящной позе лежала на песке, положив голову на колени Фламариона, сидящего в позе лотоса, проследив за моим взглядом, сказала:
‑ Ольгерд, любовь моя, ты в точности воссоздал облик моей груди, какой она была у меня в юности.
Фламарион тотчас подтвердил это, нежно касаясь груди своей подруги и моей любовницы.
‑ Да, мастер, это именно так. У этой красотки не всегда была такая роскошная грудь. Когда‑то она была подобна бутону цветка, но уже тогда манила меня к себе.
Вороны‑гаруда, которые не докучали мне в течение всего дня, присоединились к нам тотчас, как мы покинули Золотой дворец. Они, видимо, считали, что всякие там клятвы и прочая ерунда, их совершенно не касаются и предпочли не вмешиваться в наши дела. Конрад, который важно прохаживался вдоль берега и время от времени лакомился форелями, вновь услышав, как воспевается грудь Гелиоры, возмущенно крикнул:
‑ Господи, да что вам больше говорить не о чем, кроме как о её сиськах? Лично мне, куда больше нравятся белоснежные крылья Гелиоры!
Вопль ворона, взявшегося судить о прелестях крылатой красавицы, вызвал дружный, всеобщий взрыв смеха. Бедняга Конрад был подвержен жесточайшей критике не только со стороны всех наших красавиц, в основном щеголявших полуобнаженными, но и был освистан своими крылатыми товарищами, которые принялись всячески высмеивать его. Конрад отбивался как мог, но, в итоге, был вынужден смириться и публично признать, что грудь у Гелиоры действительно была просто великолепна.
К ужину мы приступили уже на закате и это было великолепно, лежать на мягкой траве, слушать щебетанье птиц и лакомиться изысканными блюдами. Теперь уже мне не пришлось напрягаться, так как мои подруги успевали не только отведать всего, что было выставлено на этот импровизированный стол сами, но еще и усердно пичкали меня всеми деликатесами, которые я лопал с изрядным аппетитом и без малейшей грации. По сравнению с Яххи во мне не было ни капельки от всей его царственности и вальяжности. Но, не смотря ни на что, я вовсе не был намерен отказываться от всех своих прежних привычек.
Право же, Узиил и Асмодей выглядели бы на троне куда импозантнее, чем я, но мне все эти тронные сидения уже до смерти надоели и в самом ближайшем будущем я намеревался сдать все троны на склад. Теперь, поскольку мне предстояло руководить Парадиз Ландом и Зазеркальем, я хотел завести совсем иные порядки, еще более радикальные, чем те, которые установил у себя в Новом Парадизе наш друг, Создатель Вельзевул. Делать такое с кондачка было просто невозможно и мне следовало, для начала, кое‑что предпринять уже в самые ближайшие часы.
Не смотря на то, что все, вроде бы устаканилось, меня настораживало поведение некоторых моих спутников. Наши красавицы, истинные дочери Маниту, братья Виевичи с Добрыней, Харальд, а также Михаил и Уриэль, вдруг стали со мной невероятно, до тошноты, почтительными, что меня уже начало бесить по настоящему. Зато все остальные, и прежде всего Фламарион, кажется, навсегда избавились от чинопочитания. Поэтому, подождав, когда Асмодей, который снова затеял перебранку с Конрадом, выговорился, я громко сказал:
