Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт
Естественно, Моти и Рути не заметили, что на заднем плане, между многочисленными, искусно имитирующими плавающие среди вьющихся струй болотной водицы ракушки, аритмично, подобно дыханию астматика, колышущимися полупрозрачными белесовато-болотного цвета занавесками, маячил серым расплывчатым пятном Тим Пительман. Только Ширли удивлённо бросила: «А что там делает Тумбель?» — «Кто, доченька?» — машинально спросила Рути, напряжённо вглядываясь в экран. — «Я же говорю — Тумбель!
Придурок…» — раздражённо ответила дочь, прищурившись, вглядываясь в экран, ёжась, рассеянно поглаживая завязанное горло и плотнее закутываясь в бездонную шаль. Моти поперхнулся горячим чаем и гулко закашлялся. Лицо его покраснело, он отставил чашку, сердито глянул на дочь и сквозь кашель закричал: «Тебе померещилось!.. Нету там никакого Пительмана! Нет и быть не может! И что это за слова — придурок! Ты бы на братьев лучше смотрела! Когда такое увидишь!» — «Ну, нету, нету там Тима, дорогой! Успокойся! А ты, Ширли, прекрати и не смей грубить!
Лучше дай нам послушать, что наши мальчики говорят! Ты что, не понимаешь? — их Офелия на такое интервью пригласила! Это для папы такая честь!» При этих словах своей наивной жены Моти с горечью глянул на неё, а потом на дочь: они всё ещё полагают, что Моти Блох — главный специалист «Лулиании», а он, после возвращения из отпуска, даже сам не знает, кто он теперь есть… «Хорошо, хорошо, не буду…
Папочка, прости…» — затараторила девочка. Но, глянув на экран, снова за спиной Тишкер увидела, уже более явственно, крупное лицо ненавистного с детства увальня и чуть слышно пробормотала: — А всё-таки она вертится…» Моти снова вгляделся в экран и вдруг заговорил, медленно, как бы через силу, выговаривая каждое слово: «Могли бы или меня, или маму хотя бы известить!.. Но Пительман?! Ты что, дочь! Этого просто не может быть!» — и, неожиданно для Ширли и Рути, Моти стукнул кулаком по столу. Ширли вздрогнула, закусила губу и покраснела: «Папа, прости, я не хотела тебя обидеть… Я не знала… Я ничего не знала и не знаю…» — «Ну, не знаешь, так помолчи… Да и… Шла бы ты лучше к себе…» — проворчал уже тоном ниже Моти, отвернувшись. Ему не хотелось больше об этом говорить. Он не мог отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что же будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.
А с экрана пронзительно звенел известный всей Эрании насмешливый голосок Офелии (Моти вдруг почудилось, что и к её голосу примешиваются фанфары Арпадофеля): «Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет… — парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, — что до сих пор среди определённых слоёв общества непомерной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, джаз, рок и тому подобная лёгкая музыка. Мюзиклы пользуются совершенно незаслуженной популярностью! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем «Тацлилим»… или… как-их-там, что орудовала на Лужайке «Цлилей Рина», свои шаманские действа тщилась облечь в форму мюзиклов, у них это выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!» Рути вполголоса обронила: «Не может не укусить!» Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: «А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их… э-э-э… не побоюсь этого слова! — агрессивная фанатичность и отсталость известны всей Арцене. Итак?» — и Офелия с преувеличенным интересом пристально и проникновенно взглянула на Галя неожиданно жаркими глазами. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. Он заговорил странным петушиным голосом: «Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными — и, скажем прямо, недостойными! — способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то… Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев… э-э-э… уже слабо и пресно! Наше сегодня — это силонокулл, сила и мощь, над-мелодичность и над-ритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!» Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: «Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни…» Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки:
«Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!» И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: «А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! — и прежде всего мерзкое и агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, — шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара — не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были описаны многочисленные исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов… — Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, — …об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм.
Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран.
Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!» При этих словах мальчишки, произносимых, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, «что говорит невинное дитя». А «невинное дитя» продолжало декламировать: «Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей цветовой гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас имеется ещё пара-тройка коллективов несколько иных, приближенных к традиционным, направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах нашей Эрании-Далет молодёжных ансамблях «Шук Пишпишим», «Шавшевет» и «Шампанья», исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!» Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на мальчика, затем с экрана на зрителей.
