Георгий Эсаул - Моральный патруль. ОбличениеЪ
С жадностью первородной грешницы я разглядывала мужчину, искала в нём Настоящего Человека, или, наоборот, искала отсутствие наглых черт бордельного рысака.
Плащ при ближайшем рассмотрении – я зажгла черную восковую свечу (что нашла на могиле чёрта, то и зажгла) – оказался с дырами, вроде бы от пуль – так кабальеро украшает новый пиджак.
Плащ ниспадал до пяток, и я не видела – надеты ли на незнакомце брюки, или он в кальсонах на волосатые ноги.
Маньяк без почтения пытался задрать полы плаща, но беспалые руки плохо слушались, и материя со зловещим шепотом беззубого мертвеца ниспадала обратно, на сапоги, горше которых только – армия бездомных.
Темно-коричневая шляпа с пером марабу (я уверена, что – марабу) поразила меня мастерством пошива, и я восстала мысленно против всех своих шляпок, вызвала бы на дуэль портных, а, если бы они пришли с ножницами, то защекотала бы перьями до смерти – так индейцы убивают приручённых свиней.
Лицо зловонного незнакомца – смрад, как из ада; я не падала в ад, потому что еще не видела пней на картинах будущего мужа – вырублено из куска мраморной свинины, некрасивое, протухшее, поэтому – мужественное; пейсы свисали ниже плеч и напоминали мне стыдливую монашку с бородой на лобке; с клыков стекал желтый яд, но, возможно, что в темноте и в невежестве, в девичьем ужасе я ошиблась.
Ничто не указывало на идеальность незнакомца, и я уже не верила, что он — Настоящий Человек, но вдруг, будто книжная полка упала мне между ног – горячее желание физическое, затем – душевное пробило целомудрие и подгоняло меня к Правде.
Я задрала юбку, обмахивалась, проветривала, но этикет – как от раздувания костра или углей под шампурами с кониной; я с каждой секундой желала сильнее и сильнее необыкновенного мужчину, убеждала себя, что женщина в поединке с мужчиной не всегда проигрывает, иногда и побеждает, и тогда получает право насилия над плотью мужчины.
Где я возьму благородство, мораль, светские манеры, реверансы в рюшечках среди разврата кладбищенских могил и упования на глупость кладбищенского сторожа?
«Вы – мой идеал, Настоящий Человек, слышите, человек вы, или зомби! – я вскричала, схватила маньяка за руку, плащ продавился, под пальцами моими хрустнуло, будто я раздавила стеклянную розу. – Я не наивная дурочка, пораженная проказой, не ловительница змей и тарантулов, а – ночная фея, молчаливая в нужный момент и крикливая, когда меня сравнивают с остроумной книжкой.
Все пороки собрались у моих ног, но не поднимаются, а заглядывают под юбку, потому что я не ношу нижнее белье, особенно, когда гуляю по кладбищу, заглядываю за памятники, выискиваю кости для костной муки.
От костной муки урожайность клубники поднимается в восемь раз, а от мочи и кала – только в три раза.
Моя бабушка выращивала лучшую клубнику, потому что раскопала кладбище домашних рабов прошлого века, и из костей вырабатывала удобрения – приступ сердечный от вида удобрений, но для клубники они – хохот, если клубнички смеются.
Пять минут, как я вижу вас, и уже пролетела от чувства полнейшего неприятия вашей внешности, когда видела в вас изможденного, самоотреченного евнуха с безумными глазами и презренной похотью, исчадие мрака и монстра пустыни, дисгармоничного чёрта из ада, до вознесения вас на золотую планку Идеала и Гармонии – Настоящего человека, грациозного, идиллического принца с копытами, желанного поэта и непревзойденного балерона, если, конечно, ноги у вас не из дерева.
Почувствуйте теплоту моих слов, блеск искренности, остроумие – я только для вас остроумна сейчас стала, когда возжелала вас сильнее, чем кролик после вязанки клевера желает крольчиху.
Не отрицайте моё поддельное простодушие, оно – игривое, шаловливое, но за ним кроется необузданная страсть, когда я сверну вас в постели – да и до постели не доведу, а на кладбище овладею вами, Настоящий Человек, по дороге вас могут украсть, уведут злые полицейши с дубинками – не мужчины, но с дубинками между ног.
Когда я в казино впервые увидела женщину с дубинкой, но не полицейскую, а – трансвеститку, то почувствовала зависть, полагала, что модно, когда у девушки еще и мужские гениталии, даже объясняться не нужно, только глазками сверкай на сцене, и получишь повышение на работе.
Но меня переубедили девушки в розовых одеждах, поэтому вы не найдете на моём теле мужских аксессуаров, причиндалов, а только – женское, как у ослицы.
Возьмите мою крепость штурмом, приступом, потому что вы — Настоящий Человек, оттого, что – маньяк, все маньяки – Настоящие Мужчины.
Не подумала бы, что вы идеальный, но моё тело решило за меня; я даже не сопротивляюсь решению тела, а кокетничаю с вами, даже прыгаю в душЕ, хотя опыта нет, но есть порывистость, и губы смыкаются сердечком, а бровки – домиком.
В четырнадцать лет я убежала из дома к любимому парню – Страшиле; никто не знает, почему у него погоняло – Страшила, но я любила его за остроумие, тренировочные штаны и запах пива и портвейна.
По утрам Страшила забирался на фонарный столб и фальцетом исполнял арии из опер, красиво, но он – не принадлежал к профсоюзу музыкантов, поэтому вскоре, после нашей встречи, Страшилу забрали в армию.
Страшила пригласил меня в гараж своего отца – дырявые Космоботы, ржавые Космокрейсеры – нищета до голодных крыс с лиловыми очами и зелеными генномодифицированными, как у библейской саранчи, хвостами.
Мой ухажер бросил на пол старый тюфяк, сальный, грязный, с железной стружкой, подозреваю, что тюфяком протирали дюзы Космолётов.
Вместо подушки – пружинный нановалик, одеяло – масхалат Космодесантника – удобный, теплый, спасает от радиации, но весит – сорок килограммов, как овечка Полли.
Я сияла, словно солнышко, потому что рядом с любимым: со спортивной скоростью гимнастки разделась донага, с грохотом забралась под масхалат и напустила себя на себя строгость учительницы географии.
Страшила долго курил, подливал себе и мне портвейна – мы выпили три бутылки, ходил вокруг матраса, не решался, затем, как в болото с грешниками, нырнул в кровать, даже не разделся, будто готовился к штурму Акрополя.
«У меня открылось сейчас внутреннее зрение на то, что совершится между нами – обмен жидкостями и радостями – так обменивается молочница с кухаркой, – Страшила посветил фонариком мне в глаза – не перекинулась ли я в русалку, вздохнул, вытер слюни рукавом, закатил глаза – я думала, что помер. – Душа моя мечется ящерицей в коробке.
На день рождения я просил подарить мне свинцового крокодила, а папа в насмешку подарил мне неодушевленную соломенную куклу с ресницами из радиоактивного кобальта.
