Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Нахмурившись и выдав:
— Мне-то откуда знать? — старуха развернулась и исчезла среди книжных развалов (ошарашенная, я и опомниться не успела от столь вопиющей грубости).
Но меня заботили проблемы поважней одной сумасбродной библиотекарши, так что я вновь вернулась к громадине, торчащей перед носом. Дотянувшись до выбранной наугад полки, скользнула пальцами по корешкам. Отчего бы не вести охоту с наиболее привлекательных заглавий?
И помрачнеть от раздражения двумя часами позже — сместившись в процессе поисков на пол, будучи обложенной с ног до головы горой свитков и книг. На них-то, тут же расползщихся под моим весом, я и запрокинулась, с тяжёлым стоном. К вящему возмущению смотрительницы, разумеется, увидь она сию неподобающую позу. Ядовитые намёки было уверили — ничего стоящего о Войне Богов не найти. Как бы не так. Подробные свидетельства очевидцев. Сводные подборки счётов и отчётов. Обстоятельный разбор последних. Короче говоря, бездонная пропасть, прорва сведений; начни я читать всё подряд, без промедлений и без остановок, и дело затянется на долгие месяцы.
Старайся — не старайся, а до правды не докопаться, как ни крути. Все источники оглашали одну и ту же версию событий: истощённый мир, где всё живое (допредь пышущее здоровьем, силой и юностью) внезапно пало, объятое погибельным недугом. Трёхдневная буря. Расколотое вдребезги — и тут же по новой воспрявшее из осколков — солнце. Стихшие третьим днём небеса, и сошедший с них Итемпас, провозвестник нового миропорядка.
И ничего — молчок! — о причинах самой войны. Нелёгкая, видно, выдалась работка у посвящённых: ни малейшего намёка о счётах меж богов, о предыстории жестокого смертоубийства. Ни строчки об обычаях и верованиях времён Троицы. А те немногие, рискнувшие помянуть дело, тексты в один голос приводили речь Пресветлого Итемпаса пред первым средь Арамери: злодеянная зачинщица Энэфа; послушный приспешник Ньяхдох; страдалец и герой, преданый, но восторжествовавший засим победу, Сиятельный Владыка Итемпас.
Словом, пустая трата времени.
Потирая усталые глаза, я спорила сама с собой, попытать счастья завтра или вконец забросить дело. Но стоило собраться с силами и решиться встать, как что-то отвлекло внимание. Потолок. Возлежа на спине, теперь я ясно видела это. Там, в месте, где два шкафа, соприкасаясь, сливались в своеобразный капитель. Но стыка не было, наоборот, меж ними зиял разрыв, около шести дюймов в ширину. Озадаченная, я села, скрестив ноги, и вгляделась получше в эту, кхм, «колонну». Казалось, они стоят так веками: огромные, тяжёло гружёные книгами шкафы. Стоят тесно, без зазоров, прилегая торец к торцу, в грубоватом подобии круга.
Ещё один секрет Небес? Я поднялась на ноги.
А ларчик просто открывался… Банальный обман зрения, вот оно что. Громоздкий корпус из тёмного дерева (непроницаемого чёрного цвета, разумеется); вероятно, даррийская работа — блеснула запоздалая догадка; бесследно канули те времена, когда мы славились на весь мир своими мастерами. Сквозь щели виднелись спинки его собратьев, той же природы (породы). Чёрные торцы, чёрные рёбра, чёрные спинки. Тёмная расцветка надёжно скрадывала просветы; разве что уткнувшись в них носом, можно было разгадать хитрость. Но к чему подобные ухищрения?..
Я заглянула в ближайшую щель: от края от края, выложенная белым полость, вольера, огороженная полками. Кто и зачем пытался её скрыть? Бессмыслица какая-то; финт настолько прост, что никому не составило бы труда (и таких, полагаю, было немало) найти и раньше эту каверну. Возможно, целью было не скрыть, но отвратить — отвадить случайных прохожих и прочих несведующих подальше, лишь бы те не озадачились поиском спрятанного (что бы то ни было) внутри. Лишь посвящённые (или не поскупившиеся потратить время) распознали бы секрет.
В памяти всплыла издёвка, отпущенная старухой-смотрительницей. При условии, что знания изначально не были отравой… Подделкой. Ну конечно. Лишь зная заранее, что и как искать, можно добиться успеха.
Щель оказалась узковатой. На этот раз я была почти благодарна, что уродилась похожей на мальчишку, — только одно то и позволило мне изящно скользнуть меж стыков. Уже будучи внутри я оступилась, едва не упав. Потрясённая тем, что так таилось от чужого глаза.
* * *И слышала я голос, не бывший голосом, и спросил он:
— Любишь ли ты меня?
И я ответила:
— Приди ко мне и увидишь сам, — и разверзла объятия.
И явился он и привлёк меня с силой к себе, и не видела я ножа в руках его. Нет-нет… да и не было того вовсе, ибо меж нами не было в том нужды. Нет, не было ножа и позже, только горела на губах кровь, ярко мерцая, и полнила странно рот; и подняла я глаза, и видела взгляд его, внушающий ужас… убийственно-прекрасный взгляд…
Но что с того, что он возлюбил меня первым?
* * *Уткнувшись спиной в противоположную стену, глотая побелевшим ртом воздух… сжигаемая безграничным ужасом, полная безотчётного отвращения… борясь с подступающей к горлу тошнотой, разрываемая на части желанием схватиться за голову и разразиться воплем… я…
* * *Последнее предупреждение, как же. Обычно я не столь глупа, но подумайте сами… Побудьте на моём месте и попробуйте разобраться. Со всем сразу. Чересчур много для меня одной.
* * *— Вам помочь?
Разум уцепился за голос старухи-смотрительницы, подобно утопающему, жаждя спасения. Должно быть, я странно смотрелась, с обращённым в её сторону слепым взглядом, — вдобавок, как сомнабула, слабо покачиваясь на дрожащих ногах, с беззвучно открытым ртом, с вытянутыми вперёд руками — и пальцами, согнутыми наподобие когтей.
Силуэт вырисовывался в проёме меж шкафов. Меня бесстрастно осмотрели с ног до головы.
С усилием закрыв рот и опустив руки, я выпрямилась из странной, полуприсядом, позы (сколько же простояла так застывшим столбом?). Внутри меня всё ещё трясло, но слабое подобие достоинства вроде бы возвращалось ко мне.
— Я… Н-нет, — удалось выдать немного погодя спешное отрицание. — Нет. Я… всё в порядке.
Ничего не говоря, она просто разглядывала меня. Я хотела было приказать ей уйти, но глаза, против воли, сами собой тянулись к так потрясшей меня вещи.
С той стороны шкафа на меня глядел как живой Пресветлый Владыка Мира и Порядка. Нет, разумеется, то был простой барельеф, в амнийском стиле, — слой сусального золота поверх отчеканенной в белой мраморной плите фигуры. Поражало другое: рука мастера схватывала малейшие черты, малейшее изменение — Итемпас высился в натуральную величину, в напряжённой воинской стойке. Мощное мускулистое тело; руки, тяжело опущенные на эфес огромного прямого меча; совершенные черты лица, стянутые маской торжества. Глаза, ровно два светоча, казалось, тяжко вдавливали меня в пол. Никогда прежде не встречались мне лики, подобные этому. Хрупкий, изящный, по-амнийски тонкокостный, — таким представал Он в священных писаниях. И всегда — с улыбкой, исполненной тепла. Этот же — разил жестоким холодом.
