Джек Вэнс - Глаза чужого мира
Паломники
Большую часть дня Кугель брел по угрюмой пустоши, где не росло ничего, кроме солончаковых трав. Потом, всего за несколько минут до заката, вышел на берег широкой медлительной реки, рядом с которой проходила дорога. В полумиле справа стояло высокое сооружение из бревен, покрытое темнокоричневой штукатуркой, — вне всяких сомнений, постоялый двор. Это зрелище доставило Кугелю глубокое удовлетворение, поскольку он ничего не ел целый день. Десять минут спустя он толкнул тяжелую, обитую железом дверь и вошел внутрь.
Путник стоял в передней комнате. По обе стороны от него были окна со стеклами в форме ромбов, принявшими от возраста цвет жженой лаванды, заходящее солнце наполнило их тысячью отражений. Из пивного зала доносился оживленный шум голосов, звон глиняной и стеклянной посуды, запах старого дерева, навощенных плиток, кожи и кипящих котлов. Кугель шагнул вперед и обнаружил десятка два человек, собравшихся вокруг огня, они потягивали вино и обменивались хвастливыми рассказами о путешествиях.
Хозяин стоял за стойкой. Это был коренастый человек, едва доходящий Кугелю до плеча, с большой куполообразной лысой головой и черной бородой, свисающей на целый фут под подбородком. Его глаза были выпуклыми, с тяжелыми веками, выражение лица — таким же мирным и спокойным, как течение реки. Услышав просьбу Кугеля о ночлеге, он с сомнением потянул себя за нос.
— У меня и так уже все переполнено изза паломников, идущих к Эрзе Дамату. Те, кого ты видишь на лавках, не составляют и половины всех, кого я должен разместить сегодня ночью. Если устроит, положу тебе матрас в передней. Больше ничего не могу сделать.
Кугель издал вздох, полный беспокойства и недовольства.
— Это совсем не то, чего я ожидал. Я желаю получить отдельную комнату с хорошим ложем, видом на реку и толстым ковром, чтобы заглушить песни и выкрики, доносящиеся из общего зала.
— Боюсь, что ты будешь разочарован, — заявил хозяин без особых эмоций. — Единственная комната, соответствующая этому описанию, уже занята вон тем человеком с желтой бородой, неким Лодермульком, тоже совершающим паломничество к Эрзе Дамату.
— Возможно, если ты скажешь, что это чрезвычайный случай, то сумеешь убедить его. Он освободит комнату и займет матрац вместо меня, — предложил Кугель.
— Сомневаюсь, чтобы он пошел на такое самопожертвование, — ответил хозяин. — Но почему бы тебе самому не спросить его? Мне, честно говоря, не очень хочется портить с ним отношения.
Кугель, разглядывая резкие черты лица Лодермулька, его мускулистые руки и снисходительный вид, с которым он прислушивался к разговорам паломников, был склонен согласиться с хозяином в оценке характера этого человека.
— Похоже, мне придется занять матрац. А теперь что касается моего ужина: я хочу птицу, соответствующим образом приготовленную и обжаренную, с гарниром и теми закусками, какие позволяет твоя кухня.
— Моя кухня чересчур загружена, и тебе придется есть чечевицу вместе с паломниками, — вздохнул хозяин. — У меня есть только одна птица, и она также была заказана для Лодермулька, для его вечерней трапезы.
Кугель оскорбленно пожал плечами.
— Не важно. Я смою дорожную грязь с лица, а затем выпью кубок вина.
— На заднем дворе есть проточная вода и корыто, которое время от времени используется для этой цели. За отдельную плату я предоставляю притирания, благовонные масла и нагретые полотенца.
— С меня хватит и воды.
Кугель вышел на задний двор и нашел там водоем. Помывшись, он осмотрелся вокруг и заметил неподалеку от себя надежно построенный бревенчатый сарай. Кугель хотел было вернуться в дом, но потом остановился и еще раз осмотрел сарай, пересек разделяющий их двор, открыл дверь и заглянул внутрь, после чего в задумчивости вернулся в общий зал. Хозяин подал ему кружку с глинтвейном, и Кугель уселся с ней на лавке подальше от центра всеобщего внимания.
Лодермулька спросили, что он думает по поводу так называемых евангелистовканатоходцев, которые отказываются ступать ногами на землю и ходят исключительно по канату. Лодермульк отрывистым голосом изложил заблуждения данной конкретной доктрины:
— Они считают, что возраст Земли — двадцать девять эпох, а не двадцать три, как общепринято. Они полагают, что на каждом квадратном локте земли умерло по две с четвертью миллиона человек, которые обратились в пыль, создав таким образом вездесущий темный покров перегноя, состоящий из человеческого праха, ходить по которому — святотатство. На первый взгляд этот аргумент кажется убедительным, но подумайте: прах одного иссохшего трупа, рассеянный на одном квадратном локте земли, образует слой толщиной в одну тридцать третью дюйма. Таким образом, результат представляет собой окутывающий земную поверхность слой спрессованного человеческого праха почти в милю толщиной, а это явно не соответствует действительности.
Один из членов вышеупомянутой секты, который, за неимением доступа к привычным ему канатам, ходил в громоздких церемониальных ботинках, выступил с возбужденным упреком.
— В твоих речах нет ни логики, ни понимания! — горячо воскликнул евангелист.
Лодермульк, угрюмый и недовольный, приподнял косматые брови.
— Я что, действительно должен разложить все по полочкам? Разве на берегу океана границу между землей и морем повсюду отмечает утес в милю высотой? Нет. Неравномерность видна повсюду. В океан выступают мысы. Чаще можно обнаружить пляжи чистого белого песка. Нигде ты не найдешь массивных валов серобелого туфа, на которых зиждется доктрина твоей секты.
— Непоследовательная болтовня! — гневно воскликнул канатоходец.
— Что такое? — вопросил Лодермульк, выпячивая массивную грудь. — Я не привык к издевкам!
— Это не издевка, а твердое и холодное опровержение твоего догматизма! Мы утверждаем, что некоторая часть праха была сдута в океан, часть находится в виде взвеси в воздухе, часть просочилась сквозь расщелины в подземные пустоты и еще часть поглощена деревьями, травами и некоторыми насекомыми, так что не более полумили прародительских отложений покрывают землю, ступать по которой — святотатство. Почему не везде можно видеть утесы, о которых ты упоминал? Изза влаги, выдыхаемой и выделяемой бесчисленными поколениями людей! Эта влага подняла уровень океана на такую же высоту, так что нельзя заметить ни обрыва, ни пропасти. В этомто и заключается твое заблуждение.
— Ба, — пробормотал Лодермульк, отворачиваясь. — Гдето в твоих доказательствах есть изъян.
— Ни в коем разе! — заверил евангелист с той горячностью, которая отличала ему подобных. — И поэтому из уважения к мертвым мы ходим поверху, по канатам и гребням, а когда нам приходится путешествовать, используем специальную священную обувь.