Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Вот странно, вдруг подумал Хунайн - он ведь оглох, оглох напрочь, еще когда солнце стояло в зените.
А странно, что не ослеп - передышку они взяли на побоище. Ну, аккурат где мелел, в овражек сходил Вади Аллан. Там, где легли Бессмертные и джунгары Амурсаны - от ихнего-то боя каид Хунайн ибн Валид и оглох.
"В ножи, братья!", орали все - и его куфанцы, и карматы. А в воздухе тоненько плыл лошадиный визг, и не смолкал долго-долго. А карматы стояли, как железные, как стена стояли - все время, пока бились джунгары с Асавирой. И ломило там железо на железо - звон и грохот, звон и грохот забили уши.
А потом как в воздухе что-то переменилось. Хунайн сидел среди странного затишья, и, как в глазе бури, как в ножке смерча дышалось ему, пока затягивал он над локтем тряпку повязки. И тут Хунайн ибн Валид кожей почувствовал новый воздух. Все побежали, побежали вперед - ну и он побежал. Орали, конечно, себя не помня, - ну это было как всегда. Но карматы дрогнули - и отступили. Прочь, прочь, куда-то в долину побежали, бросая знамена, враги. Ну и выдохлись Хунайновы куфанцы-ребята, выдохлись. Вот и взяли себе роздых.
И огляделись.
Тени исчезают в полдень - это каид знал с детства. Вот и не было тени на том поле. Только солнце, блеск железа и сеющаяся пыль. Ноги, руки, копья торчком. И солнце в зените. В слепящем сиянии молча плескался над холмом джунгарский туг. Черный на ярком, развевались длинные лошадиные хвосты на шесте. А вокруг было пусто. Не было живых вокруг.
Ну а потом уж появились живые джунгары, загикали, засвиристели, как по-волчьи заплакали. Всё кричали, что надо вперед, в долину идти.
Ну они и пошли.
Долго шли - и вдруг, вот странно так, Хунайн опять начал слышать. Хоть и оглох, конечно, под солнцем в зените.
Да и не было перед ними долины - пыль от земли до небес. На крики, звон и грохот они и побежали.
Кто там кто кому был - не разобрать в пыли, только своих куфанцев узнавал Хунайн, по красным обвязкам на шлемах. Бедуинов тоже узнавал - а как же. Ублюдки пустыни спешивались, кони то метались, то шагом ходили, оступаясь на трупах - как призраки.
А потом Хунайн увидел, как бедуин дерется с бедуинами - он в рубахе, и они в рубахах, голоштанные ублюдки, на сирвал у них денег нет, прилично одеться не могут, кто бы сомневался. И каждый в той схватке призывал имя Всевышнего. Но Хунайн сотворил про себя молитву и решил, что один против многих - это имя мужества. А многие против одного - имя предательства. Ну и ломанулся на помощь храбрецу.
Щит каида давно раскололся, и прикрывался он намотанной до локтя толстой джуббой. Тыча мечом, Хунайн поразил врага в грудь и тот вдруг - исчез.
- Стой, во имя Милостивого! - заорал кто-то под локоть и рванул за рукав.
И Хунайд ибн Валид проморгался и увидел, что перед ним, у самых его ног - нет больше земли. И насколько вперед хватало зрения - не было земли. Клубился дым, плотно висела пыль - а земли не было.
- Что это, во имя Всевышнего? - в ужасе глядя в бездонный, как небо, провал, пробормотал Хунайн.
- Вади аль-Руккад, - устало ответил давешний храбрец.
И чихнул.
- Гарь какая...
- А что горит? - спросил Хунайн и расчихался тоже.
- Лагерь. Карматский лагерь за вади. Да буду я выкупом за тебя, о дитя ашшаритов, я обязан тебе жизнью...
- А как твое имя? - безразлично спросил Хунайн.
- Сумама ибн Хайян из племени кайс, что двести лет назад переселилось в Ракку, - важно ответил бесштанный соратник. - А твое?..
- Купи себе сирвал, о Сумама, - пробормотал куфанец. - Я чуть не убил тебя по ошибке, приняв за бедуина из руала...
- Сейчас бы пожрать... - невпопад ответил спасенный.
Пожав плечами в пыльное ничто, они развернулись спинами к пропасти. И, поддерживая друг друга, медленно поплелись куда-то туда, где, возможно, находился их лагерь.
Айн Дакар, вечер
- ...Вот же ж адский сын иблиса, - пробормотал каид Марваз, протирая распухшие, красные от пыли и едкой гари глаза.
А поскольку обмотанная тряпкой пятерня была грязней лица, под веками засаднило и защипало еще сильнее.
Сын иблиса - точнее, один из сынов иблиса - а еще точнее, один из немногих Бессмертных, кто еще держался в седле, размахивал булавой.
То ли пятеро, то ли шестеро их было - в сгущающемся мраке не поймешь. Уцелевшие парсы рвались к мосту - еще один дувал, и выйдут к каменным аркам через пропасть.
Хрясь - упал кто-то, дурак, в одной куфии под булаву соваться. Воин веры, одно слово. У что, у гази одна забота: по башке получил - и в рай. А Марвазу не хотелось умирать - под вечер, да еще на исходе битвы. Пусть Мах Афридун со своими ближними перейдет этот проклятый Всевышним мост и уберется, куда пожелает.
Командующий Асавиры размахнулся снова - еще одна тень сложилась на взбитую в пуховую взвесь землю. Пятеро - их было пятеро - конных латников тыкали вокруг себя длинными копьями. К ним не совались, разбегаясь и падая на землю.
- Уходят!.. - заорали за спиной Марваза. - Взять их!
- Иди и сам их возьми, о незаконнорожденный, - пробормотал каид.
- Дорогу халифу! Дорогу эмиру верующих!
Испуганно крутанувшись, Марваз отпрыгнул к грязной стене - в переулок как раз въезжал всадник на белом коне с саблей наголо. С золотой обвязкой на шлеме - и впрямь, халиф.
Аль-Мамун, похоже, едва держался в седле от усталости. Болтавшийся поверх кольчуги черный бурут стал серым. Лицо у всадника на ковыляющем коне тоже было серое.
Завидев парсов, эмир верующих аж разогнулся:
- Стойте, о враги веры!
Марваз понял, что сейчас увидит гибель халифа аш-Шарийа. От бежавших у стремени охранников-зинджей толку против всадника - чуть. Куда коротким мечам против ихних копий - подойти не дадут, сразу поколют...
Здоровенный железный силуэт в устье моста замер. И с лязгом развернул конягу в тяжелом нагруднике. Мах Афридун решил принять вызов.
- Отведай моего меча, о предатель!
Все, конец.
В следующее мгновение Марваз повис на широких поводьях белой халифской кобылы:
- О мой повелитель!..
Что сказать дальше, он не придумал.
- С дороги! - скалясь сквозь маску пыли и крови, заорал аль-Мамун.
Окружившие Марваза зинджи истошно закричали, тыча пальцами в пыльный сумрак над вади.
Каид обернулся и увидел, что по мосту мчатся конные тени.
Железный всадник обернулся к быстрой дроби копыт по дереву - и через мгновение с лязгом вылетел из седла. Сморгнув, Марваз сперва решил, что кони нападающих бегут сами по себе - и только потом понял, что ошибся.
