Сергей Пономаренко - Ведьмин подарок
— Они обязательно придут сюда, — уверенно заявил Меццо. — Недалеко отсюда находятся одни из самых древних погребений — им более трех тысяч лет. А для готов очень важен возраст кладбища — чем древнее, тем лучше. У археологов, ведущих раскопки захоронений, уже закончился сезон, так что им здесь никто не помешает.
— Что они задумали. Меццо?
— Это нам еще предстоит узнать, — ушел он от ответа, напустив на себя загадочный вид: «Знаю, но не скажу».
— Как вы предполагаете действовать? У вас есть какой-нибудь план? — поинтересовалась я, с любопытством разглядывая его.
В отличие от других у него была обычная прическа, без длинной челки, с удлиненными волосами на затылке. Ему было лет восемнадцать-девятнадцать, очевидно, учеба или работа вынудила его изменить прическу Таких, как он, называют «корпоративные эмо».
Воспользовавшись тем, что лишилась опеки Милы, я потихоньку отошла в сторону и скрылась в темноте, среди деревьев и кустов. Найдя дерево с толстым стволом и большими развесистыми ветками, надежно скрывшее меня, я достала мобильный телефон и набрала Стаса. Я не знала, что ему скажу, поскольку могла лишь примерно указать направление движения от Китаевского монастыря, а не назвать наше точное местоположение. Мои попытки дозвониться Стасу оказались бесполезными — связь здесь отсутствовала. Со стороны лагеря послышался шум, и я поспешно вернулась туда и увидела, что несколько ребят гасят костер.
— Где вы ходите?! — Рядом со мной возникла расстроенная Мила. — Разведчики уже здесь, и мы выступаем.
— А что ты как воду опущенная — что-то произошло?
— У меня все в порядке! А вы смотрите — не потеряйтесь в лесу. — И Мила, избегая дальнейших расспросов, покинула меня.
Несмотря на требование Меццо соблюдать тишину при передвижении, то и дело раздавался треск сухих веток под ногами и чертыхания из-за цепляющихся за одежду кустов и неровностей дороги. Эмо длинной, змееподобной колонной, мечущей лучи множества фонариков в разные стороны, взобрались на вершину холма. Несмотря на сгустившуюся темноту, мы увидели внизу, при свете трех костров, расположенных треугольником, хаотично перемещающиеся темные фигуры — не более десятка — и среди них поникшую фигуру в белом одеянии. У меня радостно забилось сердце, и я едва сдерживала охватившее меня волнение. По команде Меццо мы начали спуск по крутому склону, уже не беспокоясь о соблюдении тишины и освещая себе дорогу фонариками. Наша колонна по мере приближения все громче скандировала: «Эмо! Эмо! Эмо!» К моему удивлению, готы, увидев нас, не предприняли никаких действий, а продолжали сохранять спокойствие. Это мне не понравилось, и я, замедлив шаг, оказалась в последних рядах растянувшейся колонны, во главе которой шел Меццо и наиболее крепкие ребята.
Вдруг раздались дикие вопли и с двух сторон колонну атаковали готы, находившиеся до этого в засаде. Большая часть эмо в панике бросилась в разные стороны, и битва была проиграна, не начавшись. Я с тревогой вгляделась в фигуру в белом, беспокоясь о судьбе Инги, и тут увидела, как та, сбросив с себя белое одеяние, оказалась в черной одежде готов. Я бросилась по склону вверх, на вершину холма, сразу поскользнулась на глинистой почве и кубарем покатилась вниз, испачкав одежду. Я не успела подняться, как меня схватили за руки двое подоспевших готов и поволокли, несмотря на мои громкие заверения, что я журналистка и здесь оказалась случайно.
Готы захватили с десяток пленников, в числе которых оказалась и я. У пленных эмо по очереди срезали напрочь челки, срывали всю атрибутику и пинками в зад гнали прочь. Мои конвоиры, наслаждаясь этим зрелищем, ослабили хватку, и я, резким движением освободив правую руку, раскрытой ладонью изо всей силы двинула по уху одного конвоира, и он, охнув, схватился за голову обеими руками. Второму я пяткой с силой саданула по пальцам ноги, но тот был в «берцах», и мои усилия пропали даром. Тогда я, резко развернувшись вполоборота, пользуясь преимуществом в росте, локтем врезала ему по носу, расплющив его. Парень заорал и, отпустив меня, схватился за нос — из-под пальцев начала сочиться кровь. Па этом мое геройство закончилось, так как я увидела, что меня окружают плотным кольцом разъяренные готы и намерения у них были явно не миролюбивые. Раздавались громкие комментарии по поводу того, что они собираются сделать «с этой дылдой», и у меня пробежали мурашки по спине.
— Я журналистка! — Выхватив удостоверение из кармашка куртки, я крутилась вокруг своей оси, как юла, словно рисуя магический круг, подобно Хоме Бруту. — Только попробуйте что-нибудь сделать со мной, вам тогда не поздоровится!
Внутри у меня все опустилось от страха, я кляла себя за то, что ввязалась в это сомнительное мероприятие, вместо того чтобы рассказать обо всем Стасу и спокойно дожидаться результатов, находясь в безопасности — в своей квартире. Ругала себя за продемонстрированные навыки самообороны, ведь худшее, что могло меня ожидать, — это испорченная прическа и несколько пинков в зад, А теперь я здорово их разозлила. Кольцо все больше сужалось, внезапно мою вытянутую руку с удостоверением кто-то ловко перехватил сзади и привычным движением заломил — я от боли опустилась па колени и поняла, что мне конец. Одна в лесу, в компании оголтелых готов, про которых Мила говорила, что добра от них ждать не приходится. Возможно, завтра я возглавлю список пропавших за последнее время, хотя для этого должно пройти не менее чем трое суток, если Стас не поспособствует — не окажет мне эту последнюю услугу. Впрочем, кто меня хватится? Марта? У нее голова забита только тем, что связано с розысками Инги. Стас? Наш последний разговор его сильно обозлил. Валентин? Шапочное знакомство; он знает, что я сейчас безработная, и скорее всего подумает, что я куда-то уехала. Егор? Его я тоже достала. В лучшем случае, весной случайно обнаружат мои останки. Мне стало жаль себя до слез. Мои мрачные мысли прервал грубый голос:
— Она и в самом деле журналистка. Отпусти ее, Глод.
Почувствовав, что меня больше не удерживают, я с трудом поднялась с колен. Передо мной стоял высокий крепкий парень лет двадцати, в черном кожаном одеянии, с подведенными черными глазами, с жестким, злым взглядом, не сулившим ничего хорошего. На его груди висел крест анкх. Я сразу вспомнила Милу, заставившую меня поклясться на таком кресте.
— Чего пялишься, герл? Говори, что тебя занесло сюда вместе с подонками-эмо?
— Я журналистка, — едва выдавила я из себя, лихорадочно думая, что может подействовать отрезвляюще на этих уродов.
— Ты глухая или вопроса не поняла? — Парень демонстрировал всем своим видом, что его мало волнует моя профессиональная принадлежность.
