Юрий Райн - Бестиарий спального района
Славик вдруг осмелел, даже сам себе удивился. От отчаяния, наверное, отвага появилась.
– Да что вы чушь несете? – воскликнул он. – Какие проклятия? Вы же современная женщина, Ангелина Яковлевна! Всю жизнь детей учили!
Она усмехнулась:
– Не всю, – и поторопила: – Время идет, решай. Да или нет?
– Что хоть за проклятие-то? – капризно спросил Славик. – Должен же я… как это… во, сделать, блин, осознанный выбор! Хотя и не верю в эту лабуду…
– Ну, проклятие-то – по результатам – простое. Электричество помнишь? Анионы, катионы?
Славик пожал плечами. Слова он помнил, а подробностей – никаких.
– Троечник… Смотри, Черепанов. Потоки частиц. Положительные, со знаком плюс. Отрицательные, со знаком минус. Человеческая жизнь похожа на череду таких вот потоков. Только анионы и катионы всегда текут встречными курсами, сколько одних, столько и других. У человека тоже так бывает. А бывает, что больше плюса или больше минуса. У тебя, например, пока сплошной плюс. Ты счастливчик.
– У меня?! Шутите?!
– А ты недоволен жизнью? В тюрьме не сидел, в армии не служил, родители живы-здоровы, девушки дают. Живешь в свое удовольствие. В Турцию можешь себе позволить. Ярко выраженный плюс.
Возразить было нечего. Если так посмотреть, то и правда…
– Так вот, я переключу твой поток на минус. И с этих пор судьба станет открывать перед тобой только невыгодные варианты. Пойдут неприятности. Точнее, ты сам будешь на них нарываться. Представь себе: перед тобой две дороги, на одной лежит один рубль, на другой сто. Ты всегда будешь сворачивать туда, где рубль – один. И даже хуже: на каждой такой дороге этот несчастный рубль обойдется тебе долгом в сотню. Понимаешь?
– Бабьи сказки, – упрямо буркнул Славик.
– Ну, как хочешь, – вздохнула Ангелина. И добавила: – Девушки, кстати, ни тебе, ни знакомому твоему давать не станут. Совершенно определенно. Работаю с гарантией.
Она посмотрела на Славика таким взглядом, что того снова бросило в пот, и вся смелость испарилась вместе со здоровым скепсисом, и Славик решился, и открыл рот, чтобы сказать: «Да, Ангелина Яковлевна, я согласен, даже жениться согласен, если Галка согласится, и хрен с ней, с тещей, только не проклинайте, я больше не буду!» – и в этот момент заговорил Михалыч. Встать он пока не мог, а вот речь вернулась – пусть и очень похожая на речь пьяного.
– Славян, лошара помойная, терпилой заделался, баран? А ты, кобыла старая, убью нах, а ну пшла вон, бегом!
Ангелина проигнорировала эту тираду.
– Ну, Черепанов?
Славик выдохнул. Похоже, и правда с ума сошел, чуть на очередной геморрой не попал. Гипнозом, что ли, старуха владеет? Вовремя же Михалыч оклемался!
– Нет, – отрезал Славик.
– Что ж, – проговорила она. – Ты выбрал.
Медленно так проговорила, тягуче. А вот дальше действовала очень споро.
Достала из сумочки и поставила на стол серебристый цилиндр с ладонь диаметром и такой же в высоту. Сняла плотно пригнанную крышку, извлекла чудовищный предмет – глаз, вне всякого сомнения мертвый, с помутневшей роговицей, посиневший. Ловким движением вынула – как будто вывинтила – свой собственный левый глаз и вставила на его место этот, жуткий. В упор посмотрела им на Славика. Словно ствол навела.
Он еще успел удивиться – никогда не знал, что у училки один глаз стеклянный. И успел осознать, что все происходит как во сне: кошмар какой-то творится нереальный, и надо либо бежать, либо хоть закричать, но невозможно, и никто вокруг – а народу-то в кабаке полно! – почему-то не обращает внимания…
Ангелина резко зажмурилась. Из жуткого глаза вырвался комок слизи, перелетел, как плевок, через стол, врезался Славику в переносицу. Затем старуха нацелилась на Михалыча и повторила трюк, угодив на этот раз в лоб.
Славика вырвало на пол.
Он еще слышал, как Ангелина Яковлевна с неожиданной нежностью произнесла: «Ласточка, кормилица…» – и как прозвучали и смолкли ее шаги.
Когда Славик пришел в себя, ведьмы в кабаке уже не было. И продолжал греметь «Рамштайн».
4
В документах Ангелины Яковлевны Романенко значилось: дата рождения – 18 октября 1944 года, место – г. Билимбай Свердловской области. Этой версии она и придерживалась все семидесятые, восьмидесятые и девяностые годы, когда трудилась скромной учительницей русского языка и литературы в средней школе – в подмосковных Люберцах, а потом в новом столичном районе Новокузино.
До этого были другие города, другие имена, другие документы. А еще раньше и вовсе без документов обходилась. Но то – давно…
А ныне – вот так: Романенко А.Я., 1944 г. р., вдова, детей нет. Отличница народного просвещения бывшей РСФСР.
Решив выйти на пенсию и зарабатывать на жизнь ясновидением, Ангелина перестала скрывать, что родилась на двести лет раньше – в 1744 году. Того же 18 октября, только по старому стилю. В святцах этот день пуст, и нарекли девочку ближайшим по времени имени – Ефросиньей, а по-простому Фроськой.
В подробности своей биографии Ангелина особо не вдавалась, ни к чему это, но об истинном своем возрасте кое-кому из клиентов и сообщала. Клиентов было немало, люди всё романтичные, легковерные, образованные – одни недостаточно, другие, наоборот, избыточно… Что ж, упоминание, брошенное как бы походя, – «Юбилей у меня на носу, через неделю триста пятьдесят стукнет» или, к примеру, «Уж четвертый век, как сирота я круглая», – на этих людей действовало. Кто верил и, что называется, проникался, кто прикидывал – не в себе тетенька, блаженная – и тоже проникался. И молва разносилась, но ясновидящая не боялась: скептик отмахнется и забудет, потенциальный клиент запомнит, да, глядишь, и придет в трудный час. Для него трудный, для клиента.
Итак, в середине октября 1744 года в маленькой подмосковной деревушке, коей и названия-то не сохранилось, появилась на свет девочка Фроська. За неделю с небольшим до того средь бела дня погасло солнце. Конечно, вскорости оно снова вспыхнуло, но от пережитого ужаса соломенная вдова Акулька едва не родила. Однако – удержала. Крепка была. И родила точно в срок.
Особенного внимания на это событие в деревне не обратили – некому было обращать. Кузьма, муж Акульки, по весне забритый в солдаты, нес службу незнамо где, тятьку да мамку Акулька и не помнила, Кузькину родню всю чума покосила. Одна-одинешенька осталась соломенная вдова.
Жилось трудно. Первое сохранившееся впечатление Фроськи – закопченные бревна стен, полумрак, сырость, кислый запах жилья. Да еще голод: есть хотелось всегда.
Нет, соломенных вдов на произвол судьбы не бросали: помогали миром, уж как могли. Снаряжали мужиков – по двору, по дому подсобить, подправить, если что совсем уж обветшало; зимой дровишек подвезти, летом, на покосе, сена для вдовьей козы накосить; а то и подкармливали – не так чтобы густо, но чем богаты…
