Алиса Дорн - голова быка
— Охотничий домик на земле барона Мерца. Хардли удалось оторваться, и я опоздал.
— Если вас это утешит, не думаю, что что-то изменилось бы, попади вы туда вовремя, — заметил комиссар. — Просто Хардли убили бы в камере, как Терича.
— Или я узнал бы, кто скрывается за буквой "М".
— И умерли бы, не успев поделиться этим знанием с миром, — отрезал комиссар, — Не глупите.
Некоторое время оба мужчины молчали.
— Значит, охотничий домик Мерца… мне доводилось там бывать. Не так далеко от самого поместья, если знать дорогу, можно дойти за полчаса. И никто не заметит твоего отсутствия…
— Вы тоже думаете, что место было выбрано неслучайно?
— Я не верю в совпадения. Издержки профессии, наверное, — Конрад усмехнулся, но в его голос прозвучала невысказанная тяжесть. — Вы уже выяснили, кто гостил в это время у барона?
— О да, — Эйзенхарт мрачно усмехнулся. — сто восемнадцать человек. Барон уже неделю празднует рождение наследника. Изначально планировалась всего сотня гостей, так сказать, празднование в узком кругу, но некоторые его друзья захватили своих друзей, ну, вы знаете, как бывает. Барону повезло, что в его доме можно без проблем разместить весь императорский двор, иначе получилось бы неловко.
— Список гостей? — потребовал комиссар.
Три листа, заполненных мелким убористым почерком, перекочевали в его руки.
— Интересно, — заметил комиссар. — Некоторые из имен нам уже попадались…
— Что, игра начинается? — пошутил Эйзенхарт.
— Она уже давно началась. Да, еще одно, детектив, — Конрад встал из-за стола и медленно протянул руку. — Бумаги. Кажется, вы забыли их отдать.
Ничуть не смутившись, Виктор достал из-за пазухи конверт.
— Разумеется, вы просмотрели содержимое?
Эйзенхарт пожал плечами.
— Оно касалось и меня тоже.
— Нет. Оно касалось вашего кузена.
— А его дела — это мои дела, комиссар. Можете подать на меня рапорт, если хотите.
— Кому? Вашему отцу? — Конрад улыбнулся уголками губ. — Вообще-то я думал о другом. Что бы вы сказали о подаче заявления на перевод?
Эйзенхарт поперхнулся дымом.
— Куда? К вам?
— Ко мне.
Откашлявшись, детектив сразу посерьезнел.
— Вы знаете, почему я работаю в этом отделе.
— Я не суеверен, — сообщил Конрад. — И мне интересен человек, который интересен М.
— Идите к Пеху, — ворчливо посоветовал Эйзенхарт. — В смысле, спасибо, но меня и здесь все устраивает.
Комиссар едва заметно приподнял брови — они оба понимали, насколько последнее заявление было неправдой.
— Как скажете. Но если передумаете, вы знаете, где меня найти.
— Что, даже не попытаетесь меня переубедить? — в шутку окликнул его Эйзенхарт.
Конрад задержался в дверях.
— Детектив, знаете, как в народе шутят, что тот, кто попал однажды в четвертый отдел, свободным оттуда уже не выйдет?
— Допустим.
— Это правда, — на этот раз мужчина улыбнулся открыто. — Еще увидимся, детектив Эйзенхарт.
* * *На следующее утро я взял извозчика и отправился в окрестности Эйбиса, где имела обыкновение проводить зимние месяцы семья Гринбергов. Я собирался выполнить свое обещание, как бы не смеялся по этому поводу Эйзенхарт. По моему мнению, после того, что ей пришлось вчера пережить, леди Гринберг имела право знать всю историю — или хотя бы ту ее часть, которую я мог ей рассказать.
Спустя полтора часа дороги по самым живописным местам Лемман-Клива, которые мне доводилось видеть, на вершине холма показался дом почтенного семейства. Он мало походил на те substructiones insanae, что служили фамильной резиденцией даже гораздо менее обеспеченным и древним родам: по моим подсчетам, в доме едва ли было двадцать спален; в это было сложно поверить, в имении моего отца в Марчестерской пустоши даже крыло для слуг было просторнее. Вместо раскинувшегося вокруг паркового ансамбля, склон холма покрывали виноградники. Никаких заборов и кованных ворот, охранявших покой господ, только присыпанная гравием дорожка, по которой коляска свернула мимо оранжереи к главному входу. Неуверенный в том, что приехал по правильному адресу, я начал объяснять открывшему дверь дворецкому цель своего визита, но это не потребовалось: почти сразу же из оранжереи выглянула леди Эвелин, привлеченная нашими голосами.
— Доктор, — казалось, она даже не удивилась. Вслед за ей в холл вышла привлекательная блондинка в недорогом, но модно скроенном платье. Передав миску с клубникой ей, леди Эвелин вытерла испачканную красным соком руку о передник и подала мне. — Все в порядке, Берроу, это ко мне. Дора, принеси нам, пожалуйста, кофе, мы с доктором будем в гостиной на втором этаже.
Проводив меня наверх, леди Гринберг удалилась привести себя в порядок. Я остался один в малой гостиной. Не нужно было слов, чтобы понять, кто ее обустроил: в комнате чувствовалась индивидуальность. Гостиная была выдержана в классических серо-золотых тонах, однако серым, словно выжженным солеными волнами было дерево, из которого была выполнена мебель, а обивка была золотисто-желтой, отчего вся комната казалась полной солнечного света даже в последние дни зимы, еще не ушедшей за городом. На подлокотнике дивана лежала раскрытая "Кто есть кто" в местном издании, ожидая хозяйку, я полистал ее в поисках знакомых имен.
— Итак, — леди Эвелин забралась с ногами в кресло и выжидающе на меня посмотрела. — Вы все-таки решили сдержать слово, доктор?
Постучав, в комнату вошла девушка, которую я уже видел внизу. Поставив перед леди Эвелин большую кружку с черным кофе, напитком, который не подали бы леди ни в одном достойном заведении и тем более ни в одном приличном доме, а передо мной — поднос с кофейными принадлежностями и тарелку с пирожными, она привычным жестом поправила леди Эвелин сбившийся воротничок блузы и оставила нас наедине.
— Да, конечно, — спохватился я, переставая гадать, какие отношения связывали их.
В лице леди Эвелин я неожиданно нашел идеального слушателя: не отвлекавшегося, не перебивавшего и не сводившего с меня внимательного взгляда серых глаз. Я рассказал ей все, что знал, как о деле Мариетты Дэвидсон, так и об этой истории, а если и умолчал об определенных фактах, то только потому что Эйзенхарт держал меня в неведении, как и ее. Впрочем, от леди Эвелин это не укрылось.
— Вы говорите, что главарем был Хардли, но сомневаетесь в этом, не так ли? — задумчиво спросила она после моего рассказа.
Я признался и в этом:
— С самого начала меня беспокоил выбор оружия. Узкий кинжал, которым нанесли рану Хевелю — кинжал, а не нож. Малокалиберный пистолет, как те, которые прячут под сюртуком аристократы… все это не вписывается в созданную Эйзенхартом картину. И потом…
