Леонард Карпентер - Конан – гладиатор
— Закрой рот, малыш, — сказал вельможа раздраженно. — А то все мысли вылетят вон, а на их место заползут мухи. Возьми это, юный мошенник, и ступай себе прочь! — Его рука исчезла в складках тоги, а когда вынырнула обратно, в ней был зажат позвякивающий кошелек. Он бросил его Джемайну и сказал уже мальчику в спину: — Если ты знаешь свое благо, никогда не вмешивайся во взрослые разговоры! — Проводив его взглядом, Удольф покачал головой и вновь повернулся к своим собеседникам. — До чего надоеднливый щенок, как его там? Джемайн, кажется?.. Так вот, когда он меня перебил, я начал говорить, что некоторые в нашем городе считают Коммодоруса обыкновенным шутом, который играет мышцами перед публикой и заявляет на всех углах, будто он-де гладиатор! — И Удольф сопроводил эти слова полновесным глотком аррака. — С другой стороны, у него полным-полно влиятельных сторонников и в войске, и вообще повсюду. Кое-кто даже полагает, что со временем он не удовольствуется ролью Тирана, а отважится бросить вызов ревнителям традиций и священству и объявит себя Императором. А ведь глупый народ, это точно, рад будет поддаться его обаянию!
Удольф говорил и говорил, проявляя красноречие особого свойства, которое только и бывает присуще аристократам во хмелю. Время от времени он спрашивал мнения своих собутыльников, но не слишком прислушивался к их осторожным ответам, разговаривая, по существу, сам с собой. Его молодые слуги держали рты на замке, глаза у них были трезвые.
— Так что там насчет поединков во время завтрашнего представления? — настаивал Удольф. — Ставки еще не определены; я даже не думаю, чтобы толком утрясли порядок, кто против кого. Там вообще-то предвиделась схватка между двумя великими чемпионами, но по какой-то причине о ней до сих пор не объявлено…
— Ничего не знаю, честное слово, — вполне искренне сказал киммериец. — Но я бы на твоем месте, ни на кого в этой схватке много не ставил. Ты же сам знаешь, какие хитрости порой пускаются в ход.
Внутри него уже оформлялось некое знание, и он не мог удержаться от намека, хотя бы и такого невнятного.
Наступил завтрашний день, и до самого начала состязаний не было сделано никакого объявления о порядке поединков. Все усложнил, — а может быть, наоборот, упростил? — несчастный случай, происшедший (во всяком случае, обнаруженный) рано поутру. Дело в том, что возле ворот циркового комплекса было найдено бездыханное тело Хальбарда Великого. Без сомнения, гладиатора зарезали воры…
Глава девятая КРОВАВОЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕДень выступления занялся ясным и солнечным. В тени западной стены Империум-Цирка с раннего утра толпился народ. Люди покупали у уличных лоточников горячий чай с булочками, вполголоса переговаривались и строили догадки относительно предстоявших сражений. Убийство Хальбарда пока держалось в секрете, дабы не вызывать волнений и беспорядков. Его тело провезли внутрь цирковой территории на закрытой тележке сквозь задние ворота, чтобы никто не заметил.
Часа через два, когда толпа заполонила всю улицу перед Цирком, начали впускать народ.
Сразу за внешними воротами продавали входные билеты. Длинные тоннели, полого поднимавшиеся к зрительским местам на арене, были еще заперты. Чтобы пройти к ним, надо было пересечь довольно большую площадку, и здесь уже вовсю трудились артисты, развлекавшие публику вспомогательными номерами. На ковре с золотой бахромой, расшитом яркими символами звезд и планет, сидела коленопреклоненная Иокаста с лицом, покрытым вуалью. Глядя в шар, выточенный из дымчатого хрусталя, она предсказывала всем желающим судьбу, а также исход гладиаторских схваток. За широким столом расположился Бардольф, его вотчиной были азартные игры. Расписные карты и кости так и мелькали в ловких руках. В сторонке, за занавеской, можно было насладиться редкостным зрелищем. Заплатившему известную мзду предоставлялась возможность своими глазами увидеть черную тигрицу Квамбу и ученого медведя Буруду. А высоко над головами, на тугих канатах и деревянных брусьях, укрепленных в пространстве между стенами Цирка, творили невероятные чудеса Летучая Женщина Сатильда и ее молодые гимнасты. В общем, артисты из труппы Ладдхью ни в коем случае не давали городским зевакам скучать, а заодно и всемерно способствовали облегчению их кошельков.
Конан поднялся на самый верхний ряд трибун и некоторое время смотрел вниз, следя, как взлетала и ныряла неподражаемая Сатильда. Он видел лица людей, взиравших на нее снизу, видел на рожах зрителей животное влечение и людоедскую жажду крови. В тамбурин, что держала перед собой Яна, исправно сыпались монеты. Возлюбленной Конана предлагалось исполнять все более сложные и опасные трюки. По мере того как солнце поднималось выше, из богатых вилл, многие из которых были расположены в двух шагах, начали прибывать позолоченные носилки и колесницы, запряженные великолепными лошадьми. Это ехали известные, богатые люди. Каждого ждало собственное место на трибуне для привилегированных зрителей. Владельцам носилок и колесниц не надо было приходить заранее и тереться среди быдла в общей толпе.
Конан выделил наметанным глазом богатых коринфийских купцов, жрецов в серых одеждах, военачальников с красивыми и празднично одетыми спутницами. Слуги и стража прокладывали им путь в плотной толпе. Потом внизу, на арене, раздался однократный призыв трубы. Так, по давней традиции, гладиаторов уведомляли о том, что пора было приготовиться к выступлению. Готовился киммериец недолго. Он не просил Мемтепа отложить для него какие-либо доспехи, решив удовольствоваться чешуйчатым килтом для предохранения паха и живота. Здесь не увлекались латами и кольчугами, предпочитая намазывать все тело и волосы густым слоем масла, чтобы соперник не мог вцепиться мертвой хваткой и наделать беды. Слуги помогали гладиаторам умащиваться перед боем, зачерпывая масло из глиняных горшков и услужливо застегивая пряжки ремней. Мемтеп самолично подошел к Конану и заставил его надеть на голову металлический шлем с большим козырьком, заверяя молодого варвара, что толку от шлема будет побольше, чем от железного килта.
Все это происходило на учебном дворе; к бою в мрачном молчании одновременно готовилось десятка два гладиаторов. Даже лучшим приятелям, вроде Игнобольда, Мадазайи и Роганта, нечего было сказать друг другу перед сражением…
Очень скоро с арены донесся троекратный зов трубы. Значит, публику начали впускать на трибуны. Почти сразу послышался характерный гул, проникавший во все закоулки цирковых построек и заставлявший волноваться обитателей зверинца: шаги тысяч ног, шаркавших по вытертым каменным плитам, и ропот примерно десяти тысяч голосов, что-то восклицавших, ругавшихся, кого-то призывавших посреди всеобщей борьбы за выгодные места.
