Window Dark - За гранью мира алая заря
С каждого дерева, с каждого куста и даже из-под полевых бугорков доносились веселые трели птиц. Птицы не видели Марушу. Птицы не знали про путь, который она проделала. Но, может, они чувствовали, что затерянные в темном дворе качели опустели. А может, они просто радостно щебетали, славя появление Серебряного Птенца.
Переулки вели Марушу домой. Паутина переулков протянулась через весь город и, казалось, через целый мир. А слева уже вскинулись к небу тысячерукие деревья знакомого сквера. Полет перешел в плавное скольжение. Еще немного, и она увидит маму и всех-всех-всех. Еще чуть-чуть и покажутся темные оконца чердака, где ее появления ожидает Серебряный Птенец. А может… А может не Марушу он ждет. А что скажет он, когда узнает, что птицы отказались возвращаться обратно? А что, если в этот миг он отвернется от Маруши? А что, если все птицы отвернутся? А черный ворон с Пятого Переулка разочаровано взмахнет крылом и прокаркает: «Да, надо было лететь самому».
Нет, не могла Маруша взять, да ворваться на чердак. Она успела к четвертой заре, но миссия… Миссия осталась неисполненной. Требовалась небольшая передышка, за которую надо успеть прочистить перышки и привести в порядок мечущиеся в беспокойстве мысли.
Коготки коснулись сырых комков взъерошенной земли. И с хвастливым лязгом зубья капкана впились в правую ногу. Уйдя с дороги, Тот, Кто Сидел На Качелях, оставил самую распоследнюю ловушку, сработавшую, когда ничто не предвещало опасности. С каждым рывком зубцы уходили в пульсирующую от боли плоть все глубже.
Багряные лучи солнца, едва коснувшись земли, испуганно исчезли. Из-за крыш наползала угрюмая серая дымка. Подул промозглый ветер, вечный спутник тревожных осенних рассветов. Сразу похолодало. Из ниоткуда вылезла противная сырая изморозь. Дома не розовели, а превратились в безжизненные, заляпанные цементом коробки. Пламеневшие стекла ослепли и затянулись мертвой пеленой. То ли мерзлые ночи догнали маленькую птичку, то ли реальная жизнь снова вступила в свои права.
Раскатами летней грозы с небес громыхали два голоса.
— Ой, мама, смотри, какая красивая птичка!!!
— Ты что, Боря, воробья никогда не видал?
— Но, мама, это не воробей!
— Ты, значит, маму свою учить будешь. Так что ли?
— Мама, она в капкане. Давай ее освободим.
— Еще чего! Думаешь, зачем ставят капканы? Не знаешь? То-то же! Запомни, в капкан попадают или больные, или заразные птицы. Пошли, а то опять опоздаем.
Малыш кинул на Марушу тревожно-жалобный взгляд, но мама рванула его за руку и повлекла к дому. Он печально побежал за ней, словно маленький вагончик с углем за огромным древним паровозом.
О, если бы сейчас вторая заря царствовала над горизонтом! Никакой капкан не удержал бы Марушу, по силе равную богам! А если бы разливалась по небу третья заря, то одним кивком головы прекрасная властительница милостиво позволила бы себя освободить той парочке, что удалялась в счастливом неведении!
Ну почему? Почему она успела лишь на четвертую зарю?!
А все-таки хоть кто-то увидел Марушу в истинном обличии! Но гордость за свою красоту уже не грела. Никакая красота не поможет вырваться на волю. Не вернется Маруша обратно. Никто не узнает, почему не прилетели мифические птицы, почему отказались покинуть Вирию. Силы быстро уходили из маленького тела. Задрав голову, Маруша кинула прощальный взгляд на огненное светило, катящееся по алой полосе четвертой зари, по которой уже властно протянулись хищные щупальца дождливых облаков.
Солнце оторвалось от горизонта и вмиг пожелтело. Свет его стал нестерпимо ярким, на секунду ослепив маленькую птичку. И тут она увидела того, кто спешил ей навстречу.
Черные бусинки глаз весело поблескивали. Клюв пощелкивал в радостном приветствии. То, что еще три зари назад было всего лишь слитком пульсирующего металла, сейчас развернулось узорчатыми веерами пушистых серо-серебряных перьев.
Ожившее чудо изящно опустилось на основание ловушки. Металл капкана холодными, мутными каплями стек на землю и затерялся между узловатыми корнями старого дуба. Жесткий захват исчез, освободив израненную ногу. Птенец вспорхнул, крутанул вокруг дуба три витка спирали, а у самой вершины обернулся вниз. Он звал за собой! Боль истаяла, глаза раскрылись от счастья и удивления. А крылья уже взмахами поднимали Марушу навстречу веткам и листьям, навстречу манящей безоблачной синеве. Земля стремительно уносилась вниз.
— Мы возвращаемся в Заоблачную Страну? — счастливо прощебетала Маруша.
— С чего бы? — удивился Серебряный Птенец. — Разве ты не оставила ее позади? И разве сама не поклялась никогда не возвращаться назад, если путь еще не пройден?
— Путь не пройден? — воскликнула Маруша. — Я-то думала, что все уже закончилось!
— Как ты пожелаешь, — взмахи серебряных крыльев уносили птенца в синюю даль. Маруша поняла, что стоит ей остановиться, и путь ее, действительно, закончится. И можно больше никуда не лететь. Она заслужила право на отдых. Но и лететь дальше запрета не было.
— Где мы? — крикнула вслед Маруша.
— На три зари впереди мира, — донеслось издалека. — Ты можешь просто подождать, пока они пройдут мимо. А на четвертую проснешься в своем гнездышке, и тебя поведут на встречу со мной. С тем, кто остался там. Но сейчас мне не хочется останавливаться ни на миг.
Снова выбор. Можно проснуться, узнать, что Вирия осталась сказочным сном, бухнуться обратно в свою колею и следовать кем-то выбранной для нее дорогой. И встретить серебряного птенца, еще маленького и слабого, но определенно живого. А можно не просыпаться. И никогда не возвращаться назад. Ведь страхи поворота уже развеяны, и птенец, выросший и окрепший, уносится неизведанным курсом.
— Что нас ждет? — крикнула она, стремительно догоняя птенца.
— Увидим, — мягко чирикнул он. — Для меня самое интересное всегда впереди. Потому что миражи прошлого можно обогнать только так.
Занавесом начинающегося спектакля разошлись в сторону облака. Желтый шар светила торжественно и одиноко катился по пламенеющей синеве. Морозный и ясный воздух жег холодом грудь и согревал душу. Никогда не вдохнут его приникнувшие к земле. Никогда не узнают, каким он должен быть, настоящий!
Оставшееся внизу в какой-то миг потеряло истинность, превратилось в картинку, в декорацию, в красивую, но оставленную игрушку. Потому что настоящее только еще приближалось, оно лишь начинало разворачиваться во всем неописуемом многообразии. В запахе свежести, как после дождя, в негромком свисте рассекаемого воздуха, в тепле нисходящих солнечных лучей, и в лестнице вихревых потоков, опираясь на которые, два крылатых уносились все дальше, все выше.
