Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея
Но все же остатки древней магии рассеялись не до конца. Она пришла, впервые за много ночей, сюда, во тьму этого заравийского дворца. Белая луна светила ей в спину, и по разбитой вазе ее молочно-белого тела разбежалась паутина трещин, и она рассыпалась, разлетевшись в стороны, точно пепел — или как снег.
Кровать напоминала овал из чеканного серебра, сделанный в форме распустившегося цветка, ибо, как и процессия, которая привезла ее сюда, все вещи, окружавшие невесту Амрека, должны были быть сказочными.
И в сердце этого цветка Астарис в полночь открыла глаза.
Ей приснился сон. Непонятный сон. Женщина, рассыпающаяся в пепел на фоне полной, пугающе белой луны, Астарис выбралась из постели и подошла к окну, раздвинув все занавеси и раскрыв ставни и ступив на заснеженный балкон. Она почти не чувствовала зимнего холода, он был лишь каким-то намеком на задворках ее мыслей. Все ее существо сосредоточилось вокруг ее разума, как никогда прежде. Она прислушивалась, но не к звуку.
А потом она увидела перед собой мужчину, лежащего в темноте. И все же нельзя было сказать, что она действительно увидела или даже почувствовала его. Она ощущала его присутствие, но это скорее было какое-то постижение. Она не спрашивала себя, кто это такой. В этом не было необходимости. В этот миг она сама была им.
Она инстинктивно отстранилась, прервала этот контакт, и расплывчатый образ мужчины померк.
Разгадка тайны Астарис крылась вот в чем: она жила внутри себя, и никакая ее часть не пыталась выбраться из этого кокона, чтобы вступить в общение с другими. Причиной тому была не гордость и не страх, а всего лишь чистейшее, совершенно нечеловеческое самонаблюдение. Она не верила, или почти не верила, во внешний мир и его действующих лиц; она не верила даже в самое себя — в физическом смысле. Она была разумом, запертым внутри восхитительной клетки из плоти, существом в раковине. Сейчас ее случайно разбудил звук, но раздавшийся не снаружи, а внутри нее.
Точно осажденная крепость, она немедленно забила тревогу, но одновременно и покорилась тоже. Она не поняла ничего из того, что произошло, но ей это было и не нужно. Она и не задавала себе такого вопроса. Она поняла лишь, что на миг свернувшееся морское существо, живущее в оболочке ее тела и бывшее ей, отыскало чье-то чужое лунатическое сознание.
— Кто-то подошел ко мне, — подумала она в странном высокопарном удивлении. — Кто-то отыскал меня.
Герой на час
9
Запертые в белой утробе холода, восточные земли ждали в своем трехмесячном коконе. Практичная зима сменила их очертания на рельеф снежного мрамора, выглаженного ветром льда и суровую тишину пустыни. Но в конце концов солнце все же заявило свои права на эти обледенелые просторы. Внезапные яркие и шумные первые дожди висской весны обрушились и взломали эти алебастровые печати, как всегда обрушивались и взламывали их.
По сточным канавам Лин-Абиссы бежали пенистые потоки, а в нарядных садиках уже расцветала новая жизнь.
Сумерки омывали башни гостевого дворца Тханна Рашека, вызывая застарелую ностальгию у Яннула Ланнца, занятого чисткой своего снаряжения в прозаических и безликих казармах. Безликих даже несмотря на тот факт, что за три месяца новобранцы эм Элисаара наполнили их личными вещами — тупыми, но дорогими их сердцам ножами, подарками от своих девушек, трофеями, безделушками, милыми пустячками, оставшимися от прошлой жизни. Ибо Яннулу казалось, что все они странным образом перевоплотились в этих солдат, вставших под желтые знамена Катаоса, стали новыми людьми, отказавшимися от своего прошлого, о котором большинство из них предпочитало умалчивать. Взять вот хотя бы Ральднора Сарита. Они с Яннулом вроде бы считали себя друзьями, но что они рассказывали друг другу о своей былой жизни? Оба вышли из крестьян — Ральднор, как он говорил, из окрестностей Сара, Яннул — с колышущейся голубой груди Ланнских Холмов. Потом оба оказались в городах Зарависса: Яннул выступал с фокусами и акробатическими трюками на ярмарках, Ральднор занимался какими-то темными делами, о которых ничего не говорил — пока вербовщики Катаоса не приметили и не завлекли обоих под желтое знамя. Яннул озабоченно потер затылок. Солдатская служба означала стрижку длинных, до лопаток волос Ланнца.
— На этой службе варварам не место, — протарахтел словоохотливый цирюльник. Пришлось расстаться и с метательными ножами, а вместе с ними и с частью своей предполагаемой варварской гордости.
Он увидел Ральднора, глядящего на него из темноты, поэтому подавил приступ ностальгии и сказал:
— Скоро Корамвис.
— Да, — отозвался Ральднор, — город Рарнаммона, хранимый Грозовыми богами эм Дорфара.
Яннула часто озадачивало то явное усердие, которое Ральднор прилагал, чтобы по крохам и крупицам овладеть дорфарианской религией и мифологией, ибо под любопытством и напускным рвением крылось нечто другое — неприязнь. Кроме того, как-то раз произошел один неприятный инцидент — за столом пошли какие-то разговоры о том, что Катаос намерен свергнуть Амрека, Повелителя Гроз. Тогда они сидели с каменными лицами, держа свои мысли при себе из опасения перед шпионами Ригона. Но Яннул видел, как Ральднор сжал свою кружку с такой силой, что побелели костяшки, а на его губах появилась еле заметная, но самая мрачная и жуткая усмешка, которую Яннул когда либо видел — почти оскал безумца — прежде чем Сарит успел взять себя в руки.
— Им нравится так говорить, — беспечно сказал Яннул. — Думаю, Катаоса не страшат небесные силы.
— Значит, он храбрец.
— О, люди сами делают своих богов, — отозвался Яннул. — У моего бога толстое брюхо и дом, полный дорогих женщин, готовых тут же исполнить любую его прихоть, и я зову его Яннул-через-пять-лет. Ну вот, готово, — он отложил начищенные до нестерпимого блеска ножи. — Что будем делать? Сегодня ни мне, ни тебе не надо в дозор. Можно прогуляться по винным лавкам Лин-Абиссы.
Ральднор отложил свое собственное снаряжение и кивнул.
— Почему бы и нет? — Как и большинство людей, заключенных в строгие рамки, они старались при каждой возможности и под любым предлогом ускользнуть из них. — Но нам понадобится увольнительная, Яннул.
— Нет. На воротах стоит Ленивец Брсон. Не забывай, сегодня Ригон ужинает у Катаоса. За что ему моя глубокая благодарность.
Ни у кого из них не было особых причин любить Начальника Гвардии. Он оказался в точности таким, каким заявил себя три месяца назад. Но выучил он их на совесть. Сейчас, по прошествии этих трех месяцев, в них намертво въелась мудрость боевых академий Дорфара, Элисаара и Закориса, ибо Ригон вколачивал ее в них, кормил их ей вместо хлеба. Кроме того, у этого был и свой весьма существенный плюс: любая его отлучка, даже самая краткая, превращалась для них в праздник.
