Роман Афанасьев - Принцесса и чудовище
Королевский гонец выпрямился в седле, потянулся, расправляя затекшую спину. Потом снял перчатку с левой руки и потер лицо, пытаясь смахнуть остатки сна. С правой руки он до сих пор не снимал перчатку на людях. Даже когда оставался один, когда некому было смотреть на его уродство — не снимал. Ему было страшно. Слишком ярким было это напоминание о его уродстве, слишком явно оно кричало о том, что у него все еще есть шанс превратиться в бесполую чешуйчатую тварь, одержимую жаждой крови.
Сигмон передернул плечами и затряс головой, сбрасывая остатки ночного кошмара. Нет, все это глупости. Он жив и здоров, с неба светит солнце, впереди новый чудесный день. Еще один, когда можно дышать, говорить, бегать — просто жить, наслаждаясь каждым мгновеньем.
Привстав на стременах, граф огляделся, пытаясь оценить предстоящий путь. Тщетно. В этих местах Королевский тракт шел через густой хвойный лес, превращаясь в широкую просеку, чьи обочины быстро зарастали молодыми елочками и ветвистым кустарником с острыми листьями и колючими шипами. Дорога не просматривалась — она уходила в глубь леса и терялась там. Под копытами Ворона — утоптанная земля, еще звонкая от ночного морозца. Безлюдно, и на дороге нет свежих следов — это Сигмон отметил сразу. В самом деле, кто сунется ночью в лесную чащу, где может водиться все что угодно — от разбойников до привидений. Разве что королевский гонец, спешащий исполнить свой долг.
Сигмон растер ладонью шею, разгоняя застоявшуюся кровь, и подбодрил своего нового скакуна каблуками. Тот грозно засопел, но сорвался с места в галоп, словно надеясь согреться на бегу. Копыта Ворона били в мерзлую землю, и по заснувшему лесу его топот разносился, словно гром.
Покачиваясь в седле, граф посматривал по сторонам, пытаясь понять, как далеко до Гартема. Но здесь он раньше не был, места незнакомые, и он никак не мог определить, сколько еще часов придется провести в седле. По рассказам стражи в Тире, Сигмон понял, что до соседнего города можно добраться за ночь хорошей скачки. Сначала граф собирался поступить именно так — гнать скакуна всю ночь, пока тот способен держаться на ногах. Спешно покинув Тир, Сигмон действительно гнал Ворона галопом, пытаясь как можно быстрее убраться из негостеприимного города. Но вечерняя скачка измотала Ворона. Сигмон не собирался загонять скакуна — тот пришелся ему по душе, и граф надеялся оставить его себе. Поэтому он и позволил скакуну отдохнуть — пустил его шагом, а сам задремал в седле. Бутылка вина была лишней. Совершенно и определенно. Как и та, которую он взял в дорогу и выхлебал в кромешной тьме, в одиночку, на полном скаку, под неодобрительное фырканье Ворона. И вот теперь они оба затерялись в глуши, в восточных дебрях необъятного Ривастана. Хорошо хоть дорога не даст пропасть окончательно — рано или поздно она выведет к Гартему, а там останется только разыскать кортеж с таримцами и тогда можно будет перевести дух.
Лесная просека, и здесь носившая громкое имя Королевского тракта, внезапно вильнула в сторону, ныряя между двух высоких холмов, заросших елками, и вывела гонца в широкую ложбину. Здесь, на краю этой впадины у изножья холмов, походящей на узкую чашу, Сигмон ухватился за поводья и резко остановил Ворона. Тот заплясал на месте, захрапел, но всадник нагнулся, прижался к черной гриве, и тихая угроза, исходящая от его странного тела, заставила коня умолкнуть.
Сигмон выпрямился в седле, разглядывая лесную дорогу, перегороженную упавшей елью. Лесной великан с разлапистыми ветвями наглухо перекрыл путь, превратившись в колючий вал не меньше человеческого роста. И Сигмон готов был поклясться, что случайности в этом не больше, чем в восходе солнца, — на той стороне дороги, прямо перед упавшей елью, остановился небольшой отряд, в котором граф без труда узнал цель своего путешествия.
У самых ветвей поваленного дерева гарцевали пятеро всадников в грязно-зеленых мундирах пограничной стражи Ривастана. За ними высилась черная коробка походного экипажа, запряженная четверкой лошадей. Ее охраняли всадники в черных плащах, по пять с каждой стороны — все как на подбор рослые, плечистые, вооруженные длинными клинками. Еще пятеро таких же крепышей прикрывали экипаж с тыла. Позади них сбились в кучу пятеро всадников, на вид довольно хлипких и безоружных. Слуги, не иначе.
Сигмону не нужно было гадать, кто прячется в экипаже. Он знал это наверняка.
Над дорогой стояла звенящая утренняя тишина. До Сигмона долетали лишь отзвуки голосов всадников, что, судя по всему, бранили упавшее древо. Все было ясно, как светлый день. Единственное, чего не понимал граф, — почему те, кто сидит в засаде, медлят.
Он беззвучно соскользнул на землю и проверил, легко ли вынимается из ножен клинок.
— Тише, — сказал он, похлопывая Ворона по черной шее, — постой тут, ладно?
Вороной, хранящий гробовое молчание, топнул копытом, размолов в пыль кусок замерзшей грязи.
— Я тебя позову, — прошептал граф, заглядывая в темные глаза скакуна, — потом, когда все кончится. Хорошо?
Ворон ласково боднул нового хозяина головой и отступил на шаг, оставляя его один на один с пустой дорогой. Сигмон медленно расстегнул пряжку тяжелого непромокаемого плаща и позволил ему упасть на землю. Потом подпрыгнул на месте, проверяя — все ли закреплено. Отстегнул с пояса кошель с мелочью, бросил на плащ. Провел рукой по груди, положил ладонь на рукоять меча. А потом побежал.
Он мчался по замерзшей дороге вниз, к ложбине. Ничуть не таясь, выбивая гул из подмерзшей глины и расплескивая редкие лужицы мутной воды, покрытые хрупким льдом. Он бежал изо всех сил, превратившись в смазанный силуэт, в тень, парящую над пустой дорогой. И все же он опоздал.
Он пробежал лишь половину пути, когда над спящим лесом взвился первый крик боли. Сигмон прекрасно видел, что произошло — из зеленых ветвей упавшего дерева вынырнули пятеро лучников и одновременно спустили тетиву. Пятеро ривастанцев, прикрывавших экипаж, с криками повалились в грязь — на таком расстоянии было сложно промахнуться. Но не успели опустеть их седла, как стрелки вновь скрылись в ветвях, а на их месте появились новые, с луками наготове. Они дали второй залп — уже по экипажу, отозвавшемуся глухим звоном треснувшего дерева. Таримцы в черных плащах рванулись вперед, чтобы смять лучников, прятавшихся за упавшим деревом, но в тот же момент из-за деревьев с обеих сторон дороги к экипажу бросились пешие воины. Вооруженные мечами и топорами, они оттеснили таримцев к самым дверцам экипажа, предоставляя лучникам возможность дать еще один залп. Но выстрелить те не успели. На поле боя появилось еще одно действующее лицо — граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец.
