Джон Толкиен - Хоббит, или Туда и обратно (пер. В. Маториной)
— Бильбо Торбинс! Хоббит! Хоббит бессовестный! Эй! Где ты, хоббит, чтоб ты провалился!.. — и многое другое в этом духе, но ответа не было.
Они уже решили, что он окончательно потерялся, когда чисто случайно Дори споткнулся и упал, думая, что наткнулся на бревно. — «Бревно» оказалось мирно спящим Торбинсом, который никак не хотел просыпаться, а проснувшись, сердито заворчал:
— Какой сон мне снился — я во сне был на шикарном обеде!
— Этого только не хватало! И он, как Бомбур! — воскликнули гномы. — Не говори нам о снах. В снах нет ничего хорошего, тем обедом ты же не можешь с нами поделиться.
— Но сны — самое лучшее, что может быть в этом гнусном месте, — сказал хоббит и попытался снова заснуть, в надежде увидеть продолжение утешительною сна.
Делать все равно было нечего, и гномы устроились рядом с ним. Но огни в лесу исчезли не насовсем. К концу ночи, когда нашим героям удалось заснуть, а на часах стоял один Кили, он вдруг всех поднял, крича:
— Там недалеко прямо море света — наверное, сотни факелов и десятки костров, они зажглись, как по волшебству! Послушайте, там поют и играют на арфах!
Путники проснулись, послушали и услышали. Потом встали, потому что не смогли побороть желание еще раз попытаться попросить помощи. Но в этот раз их попытка кончилась полным крахом.
На пиру, который они увидели, собралось гораздо больше народа, чем на двух предыдущих. Все было значительнее и величественнее., Во главе длинного стола сидел золотоволосый Короле эльфов в венце из листьев, совсем так, как видел во сне Бомбур. Эльфы передавали друг другу чаши, играли на арфах, многие пели. В шелковистые волосы эльфов были вплетены цветы, воротники и пояса их праздничной одежды застегивались зелеными и белыми камнями, их песни были веселыми, лица — улыбались, голоса звучали громко и звонко, и — Торин вошел в круг.
Все смолкло на полуслове. Сразу же погасли огни и наступила мертвая тишина. Костры улетучились черным дымом. Пепел запорошил гномам глаза, и Лес снова наполнился их вопляпи, призывами, шумом падений, звуками ударов о деревья…
Бильбо бегал взад и вперед и звал, звал:
— Дори! Нори, Ори, Оин, Глоин! Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Бофур! Двалин, Балин! Торин Дубощит!..
Остальные делали то же самое (иногда вставляя в свои призывы: «Бильбо!..»). Но их крики постепенно затихали и удалялись, потом хоббиту показалось, что они превратились в вопли о помощи, прозвучавшие очень далеко, и наконец все стихло. Он остался один в полной тишине и темноте.
Бильбо в жизни не чувствовал себя таким несчастным. Он думал недолго. Решил, что до утра, когда хоть немного посветлеет, ничего делать не стоит. Бродя по лесу в темноте, ноги собьешь, а дороги все равно не найдешь и завтрака не получишь. Итак, он сел, прислонившись спиной к дереву, и уже не первый раз стал вспоминать далекую хоббичью норку и свои чудные кладовые. Погрузившись в мечты о яичнице с ветчиной и гренками, он вдруг почувствовал, что его кто-то трогает. Что-то вроде крепкой липкой веревки натянулось возле его левой руки, а когда он попробовал шевельнуться, оказалось, что ноги у него спутаны такой же пакостью, и вместо того чтобы встать, он упал.
Тут появился большущий паук, который начал обматывать его паутиной сзади, пока он дремал. Паук прыгнул. Видел Бильбо только глаза мерзкой твари, но, почувствовав прикосновение мохнатых лап, понял, что паук продолжает набрасывать на него отвратительные толстые нити. К счастью, хоббит вовремя пришел в себя, а то бы вообще не смог двинуться. Он стал отбиваться от паука кулаками, потому что тот уже собирался впрыснуть ему яд, как обычно мелкие пауки поступают с мухами, и вдруг вспомнил про меч. Когда он его вытащил, паук отскочил. Этого мгновения хоббиту хватило, чтобы перерубить паутину и высвободить ноги. Потом он сам кинулся в нападение. Паук, видно, не привык к существам с таким жалом, а то бы поспешил удрать. Бильбо ткнул его мечом прямо в глаз, паук запрыгал и задергался, как безумный, выбрасывая ноги в разные стороны, тогда Бильбо еще раз ударил его мечом и убил, а сам упал и надолго лишился чувств.
Когда он очнулся, вокруг стоял обычный мутный серый день. Мертвый паук лежал рядом, на клинке виднелись темные пятна. В одиночку, без помощи мага и гномов сразиться с гигантским пауком и убить его — для хоббита было неслыханно.
Несмотря на голодный желудок, господин Торбинс почувствовал себя очень смелым и решительным, вытер меч о траву и сунул на место, в ножны.
— Я дам тебе имя, — сказал он мечу. — Буду звать тебя Жалом.
После этого он пошел на разведку. Хмурый лес молчал, но Бильбо все равно надо было в первую очередь разыскать друзей. Сами они далеко уйти не могли, разве что попали в плен к эльфам (или к кому-нибудь похуже). Бильбо понимал, что кричать здесь опасно, и довольно долго простоял на одном месте, прикидывая, в какой стороне может оказаться тропа, и куда лучше идти за гномами.
— Как мы могли забыть советы Беорна и Гэндальфа! — горевал он. — А теперь в такой переплет попаяй! Мы! Если бы еще мы: одному совсем страшно.
В конце концов, он с трудом вспомнил, откуда ночью слышались крики о помощи, и ему, можно сказать, повезло (Бильбо везло с рождения): направление, как вы вскоре увидите, он определил правильно. А как только определился, то стал красться в этом направлениисовсеми предосторожностями. Я ведь уже говорил, что хоббиты умеют передвигаться бесшумно; а тут Бильбо вдобавок надел Кольцо. Поэтому пауки его не увидели и не услышали.
Он осторожно пробирался вперед, пока не различил перед собой плотную черную тень, словно сгусток нерассеявшейся полночи. С близкого расстояния стало заметно, что это — густая спутанная паутина, а подняв голову, Бильбо вдруг увидел громадных страшных пауков на ветках над собой, и вдруг в ужасе задрожал, забыв про Кольцо. Что, если они его заметят? Хоббит спрятался за дерево и стал наблюдать. В лесу было совсем тихо, а эти твари издавали какие-то слабые скрипы и шипение с присвистом, и вдруг он понял, что они разговаривают! И даже разобрал отдельные слова. Подлые твари говорили о гномах!
— Туго нам пришлось, но за это драться стоило, — говорил один. — Снаружи у них сильно твердый панцирь, но готов спорить, что внутри они, наверное, вкусные и сочные.
— Ага, станут вкусными, когда повисят, — сказал другой.
— Нельзя, чтоб долго висели, — сказал третий, — Совсем они не жирные. Небось, недоедали.
— Убить их надо, — прокипел четвертый. — Сейчас убить и пусть дохлые повисят.
— Спорю, что они уже дохлые, — сказал первый.
— Спорим, что нет. Я только что видел, как один дергался. Очухался, похоже, а так чу-удненько спал.
