Алекс Орлов - Золотой воин
– Ты полагаешь, что один человек с мечом в руках может одолеть двадцать воинов?
– Если нет возможности избежать схватки, ему придется сделать это.
– Но ведь шансы на победу совсем малы.
– Если сомневаешься – убегай, в этом нет ничего зазорного.
– А как же гордость?
– Мастер не может позволить себе гордости, спеси, вспыльчивости, подобная роскошь – удел любителей.
– А сам ты часто убегал, Корнелий?
– Почти всегда, кроме тех случаев, когда отвертеться от драки было никак невозможно. Итак, ты готов?
– Готов, – ответил Питер, подавляя вздох. Он старался не думать о том, какой быстрый, длинный и остро отточенный меч держит в руках Корнелий.
Учитель начал не спеша, давая время Питеру отбить удар и унять волнение. Потом стал действовать быстрее, сильнее, не позволяя клинкам разомкнуться. В воздухе висела звонкая песнь оружейной стали, Питер слышал ее и прилагал все силы, чтобы она не прекратилась.
Как будто начинало получаться и с мечом, быстрые удары и выпады Корнелия удавалось сбивать, да так, что оставалось время на контратаку. Питер и не подозревал, что можно получать такое удовольствие от игры столь опасными предметами, однако его радость была пресечена жгучим касанием клинка. Меч Корнелия рассек штанину на бедре, и она окрасилась кровью.
– Ой! – вскрикнул Питер, хватаясь за рану.
– Где твоя мелодия? Если она прекратится, тебе не выжить! Нельзя сдаваться из-за простой царапины!
И Питеру пришлось продолжить схватку. Странное дело, но, получив первый порез, он стал чувствовать себя намного спокойнее. Более деловито парировал удары, хватался за рукоять второй рукой, когда видел, что одной не поспевает.
Непрекращающаяся битва длилась уже не менее двух часов, Питер получил еще несколько жгучих порезов, а его рубаха и штаны превратились в окровавленные лоскуты, однако он не чувствовал боли, только жар, который овевал все его тело.
– Довольно! – наконец сказал Корнелий, опуская меч. – Тебя еще нужно привести в порядок. Снимай свои лохмотья, а я сейчас вернусь.
С этими словами он оставил свой меч под деревом и исчез в зарослях ив, а Питер стал снимать испорченную одежду. Теперь к нему возвращались боль и переживания из-за того, как в таком виде он покажется хозяевам.
Вскоре появился Корнелий. Он держал кожаное ведерко с речной водой и тот самый пучок сиваша.
– Жуй, – сказал он, подавая Питеру траву. – И подними руки, чтобы я промыл твои порезы на ребрах.
– Жжется, – пожаловался Питер.
– Пустяки.
Когда все порезы на теле Питера были промыты, он с помощью Корнелия смазал их жеваной травой. Жжение значительно усилилось, но Питер знал, что теперь оно идет на пользу.
– Я мог бы сполоснуться и в реке.
– Раненому в реку нельзя. Быстрая вода отнимает силы.
– Что значит быстрая?
– Река, ручей, бурное море.
– А озеро?
– В озере можно и в спокойном море тоже – это даже на пользу, но недолго. Опускай руки, уже подсохло.
Питер опустил и увидел, что Корнелий держит свежую льняную пару – рубаху и штаны.
– Вот тебе обновка, но выглядит она такой же поношенной, как и твоя пропавшая одежка.
– Спасибо, Корнелий.
Когда он оделся, Корнелий разрешил присесть:
– Отдохни, касание стали обессиливает посильнее реки.
Они перешли под иву.
– Корнелий, я совсем ничего не чувствую. Все мои мысли испарились, ощущения пропали, я – пустой.
– Ты перешагнул через страх перед смертоносной сталью, а это дается нелегко.
Они помолчали. Питер пытался осознать свое новое состояние, а Корнелий ждал новых вопросов ученика.
– В настоящей сечи я бы долго не продержался. Будь рана посерьезнее, я бы спасовал.
– Даже при серьезных ранах настоящий воин не пасует. Слабость приходит только тогда, когда ты сам допускаешь ее. Мне известны случаи, когда мастер получал смертельную рану, но доводил поединок до победы.
– А потом умирал?
– Нет.
– Почему?
– Потому, что это не входило в его планы.
– Ты шутишь? – заулыбался Питер, но Корнелий не ответил.
Они помолчали еще немного.
– Как долго ты собираешься учить меня? Пока я не стану таким мастером, как ты?
– В ученье мастером не станешь. Мастером тебя сделает только твой путь воина, твой собственный жизненный опыт.
– Ну хорошо, а я смогу сбежать отсюда? Стать настолько сильным, чтобы одолеть Лусха или другого молокана?
Корнелий улыбнулся, как показалось Питеру, очень грустно.
– Придет время, и ты просто уйдешь. И никто не посмеет встать у тебя на пути.
– А почему не уходишь ты? Неужели тебе нравится жить с молоканами? – задал Питер вопрос о том, что давно волновало его.
– Я не могу уйти, я защитник семьи.
– Что это значит?
– Я защищаю эту семью молоканов. Между орками часто вспыхивают ссоры, драки, случаются нападения пиратов, туранских племен и зеленых орков из долин.
– И ты всех убиваешь?
– Не всегда это нужно. В межсемейных и межродовых спорах достаточно провести справедливый суд.
– И это тоже делаешь ты?
– Это работа любого защитника.
– Но... – Питер вздохнул. – Но, Корнелий, неужели тебе нравится жить среди молоканов? Ведь это же не люди, даже жулики в наших городах выглядят лучше приморских орков.
Корнелий снова улыбнулся и посмотрел на реку, где на мелководье резвились два кулика.
– В какой-то мере я такой же невольник, как и ты. Тебя удерживают силой, а меня моим прошлым злом.
Поняв, что говорит слишком сложно, Корнелий решил пояснить:
– Я пытался уйти несколько раз, но все мои дороги закрыты, я подхожу к первому перекрестку и не знаю, куда повернуть. У меня забрали память о моем прошлом.
– Кто?
– У приморских и горных орков есть свои колдуны, которые умеют привязать к семье невольника, которого невозможно удержать силой.
– Так ты заколдован?
– Что-то вроде этого. Я много лет убивал без меры: сначала был солдатом в армии прежнего императора, отца Рамбоссы, потом ушел в наемники, но мне все время казалось, что я должен достигнуть большего. Все закончилось в землях орков титулом «всадник Хиввы».
– Всадник Хиввы... – зачарованно повторил Питер.
– Я был страшнее самого кровожадного туранского князька, которые кичатся друг перед другом количеством отрубленных голов.
– И что же, теперь ты никогда не найдешь своих родных и свой дом?
– Дом? – Корнелий вздохнул. – Нет, едва ли я найду дом или каких-то родственников. Мне уже много лет, Хивва платила мне за верность молодостью.
– Сколько же ты живешь, Корнелий?
– Наверное, уже больше ста лет.
Он вздохнул и принялся чертить на песке какие-то фигуры.
– А ты говоришь – дом. Мой дом едва ли уцелел, но вот земля должна остаться, может быть, там такая же речка, холмы и лес. Ну, и самое главное – память. Если прежняя, ранняя память вернется ко мне, я стану другим человеком. Я увижу небо над головой и облака.
