Варя Медная - Паук приглашает на танец
Мне и правда стало легче: голова кружилась ещё сильнее прежнего, но теперь мне это совсем не мешало. Напротив, я не понимала, почему прежде так боялась: рядом с ним было так спокойно, так пьяняще, так жарко. Зачем сопротивляться? Но качалась я так, будто все ветра полей были сейчас в этой комнате. И, обхватив его за шею, я поцеловала Кенрика Мортленда, прижавшись губами к его губам изо всех сил. Я. Поцеловала. Мужчину. Но стыдно совсем не было. Где-то на задворках разума мелькнула ехидная мысль, что стыдно будет завтра, но я беспечно отринула её.
Никогда прежде я не думала, что тело может так гореть от соприкосновения с другим. Оторвалась я от него, только когда стало совсем не хватать воздуха.
— Зачем вам это? — услышала я свой беспомощный голос. — Зачем вам я?
Он мог бы не отвечать и просто снова прижать меня к себе. Я бы не стала сопротивляться. Не могла. Но он подвёл меня к зеркалу и встал сзади. Я чувствовала его спиной, сквозь платье: по каждому позвонку пробегал электрический разряд от его близости. Мне хотелось, чтобы он крепче прижал меня к себе.
— Такая хрупкая, такая наивная, — услышала я откуда-то издалека и почувствовала прикосновение к своей щеке. — …и не умеющая лгать. Вот такую девушку я должен был полюбить. Но ты ведь мне поможешь, Энн, правда?
Я подняла ресницы и увидела своё отражение. Такое посредственное на фоне его совершенства. Казалось, обнимавший меня граф был лишь плодом моего воображения. Великолепного и бесстыжего воображения, надо сказать.
— У меня есть для тебя подарок, Энн.
— Какой? — я не узнала в этом хриплом томном голосе свой собственный.
— Закрой глаза.
Не поворачиваясь к зеркалу и до последнего не отрывая взгляд от его лица, я послушно закрыла глаза.
Он перекинул руки мне через голову, а потом щелкнул замком сзади на шее. Я почувствовала, как на грудь опустились тяжелые звенья. Наверняка они холодили бы кожу, но через платье я этого не ощущала.
— Теперь можешь открыть.
Я открыла, но мне было всё равно, что это. Мне не хотелось отрывать от него взгляд, чтобы смотреть в зеркало. Нехотя я наконец глянула в отражение. Потянувшись к ожерелью, которое он надел, я на полпути замерла и тут же протрезвела.
Это была широкая серебряная цепочка, состоявшая из нескольких более тонких и переплетенных между собой. К ней крепились резные металлические секции, покрытые черненым узором и усыпанные аметистами. Я узнала рисунок. Он точь-в-точь повторял тот, что был на моих серёжках. На серёжках Матильды. Металл и камни были теми же. Украшения были из одного комплекта.
Не заметив реакции, он потянулся ко мне. Но теперь что-то в отражении поменялось. По поверхности зеркала (или по зыбкой глади моего воображения) побежала рябь, и на одну крошечную долю секунды волосы графа стали чуть светлее, а нос чуть шире и короче. Ещё миг, и всё снова было, как прежде. Он так и не успел коснуться губами моей ключицы. Я оттолкнула его, сорвала колье с шеи, при этом оцарапавшись замком, и швырнула его на пол.
— Энн, — зарычал он.
Но я уже попятилась к двери. Только не слушать его, только не смотреть.
— Ваше лицо…
Он мягко шёл ко мне, улыбаясь делано растерянной улыбкой и разводя руки в стороны, как для объятий. Я упёрлась спиной в дверь. Ещё чуть-чуть, и он окажется возле меня. Не поворачиваясь, я нащупала ручку и, рванув створку, выбежала в коридор.
Я бежала, не останавливаясь, и всё боялась услышать позади мягкие кошачьи шаги. Я их так и не услышала (впрочем, и не смогла бы из-за бешено колотящегося сердца). Забежав в свою комнату, я дважды провернула ключ в замке и обессиленно припала спиной к двери. Потом медленно осела на пол. По ту сторону была тишина. Никто меня не преследовал. И мне вдруг показалось, что это был сон, что я схожу с ума, что с отражением всё было в порядке, и рябь мне только почудилась, а ожерелье оказалось просто очень похожим, и пила я не зелёный яд, а простую воду.
Я придвинула к двери кресло, потом подумала и присовокупила столик. Подумав ещё немного, закрыла окно, в которое струился холодный ночной воздух — от него тяжёлая бархатная штора зловеще развевалась. Не раздеваясь, я легла в кровать, свернулась клубочком и обхватила себя руками. На губах всё ещё горел отпечаток его губ. Я провела по ним тыльной стороной ладони, чтобы его стереть. А потом накрылась одеялом с головой. Когда мы были маленькими, Матильда всегда так делала и говорила, что если ночью придут монстры, то никого не увидят и уйдут.
Монстры пришли ко мне во сне. Сначала я сидела в своей комнате, а большое красное яблоко лежало у меня на подоле, меж колен. Потом оно упало. Я потянулась, чтобы его поднять, но оно покатилось прочь, как живое, и выскочило за приоткрывшуюся дверь. Я выбежала за ним в коридор и оказалась за воротами замка. Яблоко уже превратилось в красный клубок, который катился, разматываясь и оставляя за собой красную шерстяную нить, похожую на струйку крови. И я пошла за ней.
Я снова шагала сквозь туман, но на этот раз он был не жемчужный, а мерцающе-зелёный. Он клубился и обнимал меня, потом отступал, а затем снова протягивал щупальца. Его изнанка отсвечивала лиловым и грязно-желтым. А я всё шла за красной нитью и вскоре поняла, что вновь следую за мужчиной без лица. На этот раз его очертания изменились, хоть я и не помнила, каким он был прежде. Но я не сомневалась, что это тот самый человек, из моего вчерашнего сна.
Обычно мне каждую ночь снятся разные сны, но этот казался каким-то жутким продолжением. Я шла вперёд, не окликая незнакомца. А он при ходьбе резко выкидывал в стороны руки, задирая локти, отчего становился похож на огромного паука, оставляющего за собой ниточку красной паутины, манящую меня за собой.
А потом мы спустились к реке, и он куда-то исчез. Зато я снова увидела Матильду. Она сидела на моём чёрном камне. А на коленях у неё лежал большой моток красной пряжи. Она была всё в том же грязном изорванном платье, что и в прошлый раз, и быстро-быстро перебирала руками, будто что-то вытягивая изо рта. И я вдруг увидела, что вытягивает она эту самую красную шерстяную нить. Ещё раз взглянув на её колени, я поняла, что, пока ждала меня, она вытянула из себя всю эту пряжу. Тут Мэтти начала давиться и задыхаться, её глаза закатились. Я бросилась, чтобы ей помочь, но не знала как. Я закричала во всю силу лёгких, но вырвавшийся из них звук был такой тихий, будто я кричала сквозь толщу воды. Мэтти начала заваливаться вбок, по-прежнему хрипя и отплёвываясь пряжей. Я подхватила её, не зная, что делать дальше. А она всё билась в конвульсиях, в судорожной попытке глотнуть воздух, и отхаркивала красную нить. Впрочем, я уже не понимала, нить это была или кровь. Я засунула пальцы ей в рот, чтобы помочь вытащить её, но сделала только хуже. Мэтти взглянула на меня огромными от ужаса глазами и в последний раз вздрогнула всем телом…
