Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип

Руки, натренированные долгими днями гребли, заныли от усталости. Сейчас даже просто держать весло в руках было ему не под силу, и Малкольм выронил его. Собаки пропали, будто их и не было. Мальчик сел и привалился к одной из колонн. Тело Боннвиля лежало наполовину в слепящем лунном сиянии, а наполовину в тени. Струйка крови неторопливо бежала и впадала в одну из дождевых луж на крыльце мавзолея.

Глаза Элис были закрыты. На щеках темнели пятна крови; кровь пачкала ногти и струилась по ноге. Девушку била мелкая дрожь.

Она вытерла рот рукой и снова уронила ее на мокрый камень, будто птицу с измятыми крыльями. Бен в обличье мышки лежал, дрожа, у самой ее шеи.

– Элис, – прошептал Малкольм.

– Где Аста? – хрипло спросила она. – Как…

– Она сторожит Лиру. Нам пришлось раз… разделиться.

– Ох, Мал, – она сказала только это, но он почувствовал, что все его муки того стоили.

Он вытер лицо.

– Надо стащить тело вниз, к воде… – нетвердым голосом произнес он.

– Да. Хорошо. Только медленно…

Мальчик с трудом поднялся – у него болело буквально все – и наклонился, чтобы взяться за ноги. Он потащил тело; Элис тоже заставила себя встать и помогала, держась за рукав. Тело оказалось очень тяжелое, зато не сопротивлялось и даже не цеплялось по дороге за наполовину ушедшие в землю надгробия.

Они добрались до края воды. Могучее течение неслось буквально в шаге от них. Катер ДСК с прожектором давно исчез. Вдвоем они неуклюже столкнули мертвеца в воду, поток подхватил его и повлек прочь, а они все стояли, прислонившись друг к другу, и глядели, как темное пятно – темнее темной воды – плывет и, наконец, совсем пропадает из виду.

Свечка в каноэ все еще горела. Лира спала, а Аста, уже совсем на пределе сил, тихонько лежала рядом. Малкольм поднял своего деймона и прижал к себе. Оба они заплакали.

Элис тоже забралась в лодку и легла. Бен принялся вылизывать ее и лизал, и лизал, смывая кровь отовсюду, где она еще оставалась. Потом Элис натянула на себя и деймона одеяло, отвернулась и закрыла глаза.

Малкольм взял малышку на руки и лег, обнимая ее и завернувшись со всех сторон в одеяло. Деймоны устроились между ними. Последнее, что он успел сделать – погасил пальцами свечу. И провалился в сон.

Глава 25. Тихая гавань

Наводнение достигло пика. По всей Южной Англии вода смывала дома и целые деревни, и даже большие здания, топила скот на фермах. Что до людей… количество погибших и пропавших без вести уже не поддавалось подсчету. Властям и местным, и государственным приходилось тратить на борьбу с бедствием буквально каждый пенни и каждую секунду.

Но посреди всех этих неотложных мер обе искавшие Малкольма с Лирой партии упорно продвигались вниз по течению, к столице. Они отслеживали каждый слух, а слухов было много; они не обращали внимания на крики о помощи, несшиеся с обоих берегов и от представителей обеих сторон; они искали только одно: мальчика и девочку в каноэ, с ребенком на руках, – все их мысли были устремлены только к ним. И еще к человеку с трехногой гиеной.

Как и лорда Наджента, Джорджа Пападимитриу преследовало ощущение странности и даже некоторой нереальности происходящего. Виной всему был потоп. Цыган – хозяин лодки, на которой плыл Пападимитриу, – рассказал ему, что, согласно их поверьям, у непогоды есть свои настроения, как, впрочем, и у погоды вообще.

– Откуда у погоды возьмется настроение? – недоверчиво спросил Пападимитриу.

– Думаете, погода только снаружи? – усмехнулся цыган и постучал себя по голове. – Нет, она еще и вот тут, внутри.

– То есть вы хотите сказать, что настроение погоды – это просто наше настроение?

– Просто ничего не бывает, – возразил цыган, но продолжать разговор не захотел.

Так они и шли вниз по течению вместе с паводком, расспрашивая всякого встречного о каноэ с мальчиком и девочкой. Да, их тут намедни видали, да вот только не на каноэ, а на ялике с навесным мотором. Да, кое-кто из наших повстречал их: они лежали у себя в лодке мертвые… или превратились в водяных вурдалаков, или плыли, вооруженные ружьями… Снова и снова до Пападимитриу доносилось: нет, они духи, и говорить о них – не к добру, потому что они явились из страны фэйри. Весь этот вздор он выслушивал с самым серьезным вниманием – ведь ДСК на своем пути столкнется с теми же трудностями. И вопрос не в том, правдивы ли сплетни, а в том, какова будет реакция противника. Вдобавок, с той же проблемой предстояло столкнуться лорду Надженту и Шлезингеру.

А Лондон с каждым часом становился все ближе.

Утренний свет, холодный и безжалостный, разбудил Малкольма гораздо раньше, чем ему бы хотелось. Все тело ныло от боли, а с ним и душа, которую разом затопили воспоминания о прошедшей ночи. Малкольм с усилием сел и попробовал собраться с мыслями.

Элис еще спала, и Лира тоже, тихая и пригревшаяся у нее на руках. Малкольм пожалел, что проснулся: теперь придется будить их, а так хотелось дать им еще поспать. Он осторожно выглянул из-под полога. Кладбище выглядело еще хуже, чем ночью – тогда лунный свет хотя бы придавал ему некую посеребренную прелесть, а теперь, в жестоком свете утра, оно предстало убогим, заброшенным и заросшим. Что еще хуже, ступени маленького мавзолея были залиты кровью. И крови было очень много.

Малкольма замутило. Он закрыл глаза и схватился за первое, что подвернулось под руку, чтобы не упасть. К счастью, дурнота вскоре прошла. Очень медленно, чтобы не разбудить Лиру, он уложил ее в одеяла, выбрался из каноэ и встал, весь дрожа, в мокрой траве, держа Асту на груди. Теперь, когда она была так близко, он чувствовал, что потрясен до глубины души – и да, он стал печальнее, виноватее и значительно старше прежнего. Аста уткнулась ему в шею своей кошачьей мордочкой. Ей тоже пришлось очень худо, когда они разделились… Возможно, когда-нибудь они сумеют об этом поговорить, но сейчас Малкольма лишь переполняли скорбь и сожаление о том, что он причинил ей такие муки. Если она чувствовала то же, что и он, то боль, должно быть, пронизывала ее насквозь.

– Ничего другого мы сделать не могли, – прошептала она.

– Да, нам пришлось.

– Правда. И у нас все получилось.

Надо, наверное, смыть кровь… Интересно, эти ступени когда-нибудь станут снова чистыми? Он содрогнулся от ужаса.

– Мал? Ты где?

Голос Элис звучал совсем слабо. Малкольм склонился над лодкой и увидел ее лицо, все еще затуманенное сном и испачканное кровью. Порывшись на дне каноэ, он достал измятое полотенце и повозил его по траве, чтобы как следует намочить. Элис молча взяла его и вытерла глаза и щеки.

Потом она тоже выбралась наружу, морщась от боли, дрожа и стуча зубами, и наклонилась, чтобы взять Лиру из лодки.

Малышке нужно было срочно поменять подгузник. Она тоже еще спала и вместо обычного оживленного щебета невесело закряхтела. Мышка-Пантелеймон тряпочкой лежал возле ее шеи.

– У нее щеки красные, – заметил Малкольм.

– Простудилась, наверное. А у нас только один подгузник остался. Вряд ли нас еще надолго хватит.

– Значит…

– Нужно развести огонь, Мал. Ее придется вымыть и накормить.

– Я пойду добуду еще дров.

Он пошарил в поисках весла, собираясь первым делом смыть с него кровь, – и обнаружил настоящую катастрофу.

– Господи!

– Что такое?

Весло было сломано. От того, что он делал им ночью, древко треснуло. Лопасть и рукоять еще с грехом пополам держались вместе, но это ненадолго: малейшее усилие, пусть даже простое сопротивление воды, и они расстанутся окончательно. Малкольм повертел их в руках, совершенно убитый.

– Мал, как ты там? В чем дело?.. Боже, что с ним случилось?

– Сломалось. Если я попробую грести, оно тут же развалится. Я же… я же не… Если бы я только… – Малкольм чуть не плакал.

– Ты можешь его починить?

– Мог бы, если бы у меня была мастерская и инструменты.