О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
Хвак опять стукнул себя в грудь, но теперь без злости, а с сожалением за собственное недомыслие. Оглянулся по сторонам — далеко уже зашел, в незнакомые места — и заулыбался во все свое жирное лицо: какая разница? — хорошего всегда будет больше чем плохого, куда ни иди!
ГЛАВА 4
Вернейшее средство для победы над ленью — это голод: жрать захочешь — потрудишься, хоть ты раб, хоть герцог! Вот и Хвак много чего испытал, перепробовал, в погоне за ежедневной сытостью: он и мешки с телег сгружал на базарах, и кумирни обворовывал на съестное, и в охрану нанимался попутчикам на большой дороге, и демонов помогал выкуривать из деревенского храма… Единственное, от чего Хвак наотрез отказывался — за плугом ходить и камни из земли выкорчевывать.
— Земля — матушка моя, — говаривал он себе и другим, — ни лемехом, ни помыслом — не пораню матушку!
Почему он такое рек — и прилюдно, и наедине с собою? Хвак и сам этого не знал, а только держался тверже скалы: брюхо урчит и воет? — потерпит брюхо! Своровать — запросто, впроголодь жить — и это терпимо, чужое имущество сторожить — посторожим, коли заплатят, но нет возврата к земледелию, нет и не будет!
Опустел деревенский храм бога Ларро: жрец его помер от старости, а преемника воспитать не удосужился. Пока еще до города весть дойдет, пока еще городское духовенство нового жреца пришлет… Да они там, небось, и вовсе забыли о селе Хвощевке… Ну, в таком случае можно и в соседние деревни ходить, в другие храмы, другим богам молиться, у них покровительства испрашивать, ибо простому человеку не привыкать терпеть от сударей, наместников и прочих высших сил: жить-то надо и дальше, не прямо, так околицей. А нечисть — тут как тут: осиротевший храмик почти сразу же заполнили бахиры, ближайшие родственники сахирам… Сахиры — демоны не из сильных, бахиры — и того намного жиже, но горазды на мелкие досады: скот пугать, на малых детишек порчу наводить, из пьяных кровь высасывать… Днем они выцветают, но чем ближе к ночи — силою наливаются, вылезают из щелей — и к людям поближе, потому как их основная добыча — это люди!.. Тоже ведь считается, что бахиры не просто лишний мусор земной, но родные дети богини Луны, хотя и непутевые дети, мерзкие… Ну и дети, так что же теперь? Бахиры — не боги, не бароны и не ратные шайки, их злодейства долго терпеть никто не будет, даже в угоду богине.
И вот, в полночь вышли мужики с цепами, да с секирами, да с огнем, окружили храм — а Хвака поставили, до того соблазнив угощением и деньгами, перед храмом, одного на самом буище, ибо рост у него огромный, руки длинные, мах широкий — рядом никто из своих не стой, не то насмерть зашибет! Дали ему в руки, доверили, дорогую деревенскую реликвию, цепь магическую, на ней издавна святые отшельники сиживали, добровольное заточение избывали, а Хваку вполне знакомое дело — цепью махать! Весело было: как брызнет из храма всполошенная нечисть, да вся на Хвака, а цепь уж тут как тут, на ладонь намотана — засвистела посреди ночного разгула… Потом уже местный староста посчитал за ним восемь растерзанных в лохмотья бахир — по добытому счету платить уговорились; Хвак до полудюжины его счет проверил, а дальше не решился сравнивать и спорить, ибо еще не твердо все количества выучил. Если по пальцам рук счет с бахирами прикладывать, то, вроде бы, всего один палец лишний оказался, а не два, ну да ладно… Четыре больших медяка — это хорошие деньги, долго можно в довольстве и безделье жить, аж до послезавтра! Да еще, вдобавок, деревенские покормили его на дорожку, сытно покормили… даже здоровенный ковш браги поднесли. Из браги потом крепкое вино делают, это уже Хвак вперед счета выучил, крепкое вино весьма ему по нраву пришлось… Но и брага неплохо, тоже веселья в голову добавляет.
Так и проходили дни, один за другим, этот хорош — а другой не хуже! Теперь уже и ночевки случались под открытым небом, да не на стылой земле, а на охапках свежего душистого сена, ибо лето пришло вослед весне, доброе, мягкое и щедрое лето!..
Хвак шел куда вздумается, не разбирая дорог, но постепенно выучился понимать, что весь окоем вокруг него принадлежит четырем сторонам света, и что Север, Запад, Восток и Юг — это не просто слова, которые в ходу среди образованных и умудренных опытом людей, но и есть именно стороны света, каждую из которых он теперь мог определить днем и ночью, в ненастье и в погожий день, по звездным и земным приметам.
Дорога и любопытство завели его однажды далеко на запад, на нижнюю сторону Плоских Пригорий, на самый-самый краешек их… Суровые места, весьма суровые… Но Хвак, конечно же, ничего об этом не знал. Что же за любопытство такое одолело его, коли он даже отказался от имперской дороги и шагал напрямик, через ухабы и бездорожье? Пустяк, совершенный пустяк, но… странный такой…
Вино не задерживалось в дорожной баклаге у Хвака (Хвак завел себе заплечную суму и скарб, чтобы легче было в дороге жить), поэтому он уминал сушеную ящерицу с черствым хлебом и запивал все это обычной родниковой водой. Ни души вокруг, даже птеры не по кустам кричат… тихо, спокойно… И вдруг блеснуло что-то в дрожащем воздухе, или сверкнуло… — и к Хваку… Словно бусина жемчужная… и такая… такая… или это зернышко?.. И еще что-то мелькнуло — стрекозка пучеглазая… синеглазая… Но жемчужина летящая была ярче и ближе… Хвак побросал, что в руках было, протянул ладонь, чтобы зернышко-жемчужинку схватить, очень проворно пальцы вперед выбросил, но налетевший ветер оказался еще быстрее: дунул и погнал зернышко вдаль, на север… Да может оно и к лучшему, потому что самым кончик пальца коснулся Хвак этого… этой… И так его ужалило, что дыхание выскочило и тьма в оба глаза! Отдышался Хвак, обернулся по сторонам — нет, на ногах он устоял, о валун не грянулся… А ноги-то дрожат… Рука — как рука, без ожога, без укуса, вообще безо всякого следа, и уже не болит… Долго Хвак рассматривал палец, в который его зернышко ужалило — нет там ничего. Но очень хочется еще раз увидеть это сияние, эту… это… эту штуку! Хочется — значит, пойдем! Желания — на то и желания, чтобы их исполнять и этому исполнению радоваться. Ибо для чего еще жизнь-то дана?
Сказано — сделано: поднял Хвак оброненную флягу с остатками воды, сунул ее в мешок, мешок за плечи — и вперед, теперь это будет к северу, туда зернышко полетело!.. И опять стрекоза синеглазая вьется перед ним, словно дорогу заслоняет…
Нет дела Хваку до стрекоз и мух, но смутили его синие глаза… Вроде бы, всякий раз, когда он видел их — что-то такое плохое приключалось с ним… Ну, а раз так, то он пойдет не прямо, а правее, а потом обратно вывернет, на прежнее направление. Это сияние от зернышка издалека заметно, даже днем, вдруг и увидит, и поближе разглядит, и… Очень похоже на жажду хотение сие, только… глубже. Жажда — она в глотке и на губах, а сияние и жар от зернышка — внутри, словно бы в самом сердце!.. Что такое?.. Дым! Дым, прирученный, не дикий: пахнущий не пожаром лесным, а людским костерком… Похлебочка!
