Торн Стюарт - Обитель спящих
— Нам осталась только пара лошадей и запас еды. Что ты морщишься?
Дракон, как предписывала роль ученого старца, семенил рядом с огромным киммерийцем, сунув в просторные рукава маленькие ладони. Облик его был неотличим от человеческого, и лишь по ярко-желтым глазам можно было догадаться, что он — оборотень. И все же, когда он кривил рот или усмехался, Конан постоянно ловил себя на мысли, что дракон не разжимает губ, боясь, как бы все не увидели его огромных, в два пальца, острых клыков.
— Лошади нам не нужны — куда мы их потом денем? А деньги могут понадобиться. Поэтому будь благоразумен, не входи в лишние расходы. Да будет тебе известно, в Кхитае очень многие ученые предпочитают передвигаться пешком, так что подозрений мы не вызовем. А как только выберемся из города, пойдем моим способом. Так будет гораздо быстрее.
Спорить тут было не о чем, и Конан кивнул, соглашаясь.
К полудню все приготовления были закончены. Чтобы пополнить запас мелких монет, они продали в одной из ювелирных лавок несколько камней — немного проиграв в цене, зато получив за серебром.них
Затем киммериец совершил опустошительный набег на несколько трактиров, и, когда они выходили из городских ворот на Удашскую дорогу, на правом плече Конана висел объемистый мешок со снедью и оплетенными фарфоровыми кувшинами с вином. Вина было гораздо меньше, чем еды: кхитайские домашние вина не отличались ни разнообразием, ни букетом, а потому, как ни печалила Конана эта замена, на дорогах Кхитая и Камбуи он предпочитал родниковую воду.
Но среди небрежно сунутых под хлеб, вяленое мясо и сушеные фрукты кувшинов таилась, словно золотой среди тусклых медяков, бутыль толстого желтого стекла, заботливо укутанная Конаном в кусок расшитой золотыми драконами парчи. В бутыли было красное, как кровь из вен, густое, как мед, драгоценное барахское вино. За эту бутыль киммериец отдал еще один камень и поклялся себе именами Кинды и Сагратиуса забыть о ней до самого конца пути — даже если этот путь будет пролегать через раскаленные пески и сожженные солнцем желтые степи.
* * *
Пройдя по дороге достаточно, чтобы миновать все селения, ютившиеся поближе к оживленному порту, ученый и его телохранитель свернули через поля к джунглям. Едва деревья скрыли их от посторонних глаз, ученый снова превратился в дракона — и с наслаждением потянулся, словно ему было тесно в человеческом облике:
— А-ха! Ну, время уже позднее, так что ешь, сколько тебе там надо, и садись на меня. Мы помчимся быстрее ветра и до ночи успеем сильно сократить путь к морю.
— Вот ближе к ночи я и поем, — отозвался киммериец. Вкус острого жаркого, приправленного вендийскими специями, еще был памятен его языку, а желудок приятно тяжелили те горы снеди и озера выпивки, которыми он запасся впрок в трактирах Нинбо. Пока дракон разминал затекшие лапы, Конан, наглотавшийся за день дорожной пыли, неспешно опустошил один из кувшинов в своем мешке. После чего объявил, что готов двигаться дальше.
— Ну, так влезай! — весело сказал дракон, подставляя ему шипастый локоть. — Да не вырви мне всей гривы, как в тот раз, когда нырял за мной в озеро!
«Гривой» он гордо именовал пучок длинных, жестких, как конские, темно-синих волос, росших полоской меж его острых ушей. За нее и в самом деле было очень удобно держаться, пропустив в пальцах и намотав на руку. Конан уселся меж огромных лопаток, испытывая большое искушение пришпорить своего «жеребца». Но дракон сквозь свою броню не почувствовал бы, наверное, и настоящих шпор, не то что пяток сапог.
Убедившись, что наездник сидит твердо, дракон фыркнул, тряхнул головой, как заправский конь, и зазмеился по земле, заполняя своим гибким телом каждую впадину, выбирая самый ровный и короткий путь меж камней и деревьев. Он несся вперед почти бесшумно, лишь шуршала, разлетаясь, прошлогодняя жухлая листва да слышался иногда приглушенный хруст ветки, ломающейся под его тяжестью.
Восседая на мощной шее своего змееподобного скакуна, Конан вдруг заинтересовался:
— Послушай, бирюзовая ящерица, а имя-то у тебя есть? Мое тебе называть не пришлось, а о твоем я позабыл спросить.
— Это очень похоже на вас, людей — забывать о самом главном, — насмешливо ответил дракон, чуть повернув назад чешуйчатую голову. — Но здесь мне сказать тебе нечего, для тебя у меня нет имени, только прозвище: Аридоси. Ты можешь звать меня Аридо, если тебе нравится.
— Аридо? — переспросил Конан со смехом. Слово было не совсем кхитайским, но близким по звучанию. — «Муравьиный путь»? Ты не похож на муравья, клянусь Кромом!
— Если ты будешь колотить меня пятками и хохотать, как безумец на площади, я ничего тебе не буду рассказывать, — насупившись, проворчал дракон, и Конан, заинтересованный, принял вид внимательного слушателя. Делать ему в пути было решительно нечего, так пусть чешуйчатая тварь рассказывает сказки — глядишь, и время пройдет незаметно.
А дракон погрузился в воспоминания.
— Знаешь ли ты, как продернуть нить в камень, просверленный к центру с трех сторон? Очень просто: намазать одно из отверстий медом, привязать к муравью нитку и пустить его у другого отверстия. Мой остров расположен на вознесенной над морем скале, большом рифе, которому уже много тысяч лет. Море и время изъели его, расточив камень, искрошив более мягкие породы. И потому под моим островом находится гигантский лабиринт пещер, запутанный и сложный. Местами он заполнен водой, местами похож на тот, в котором я жил с Раиной. Из него есть множество выходов в озера, имеющие глубочайший сток…
— Вроде того, в котором ты меня выкупал? — уточнил киммериец.
— Да, но не перебивай меня. И вот, раз в десять лет в весенний праздник Полной луны, Сын Неба устраивал Большие Состязания драконов. Мы боролись друг с другом и с лучшими воинами — в шутку, разумеется, — мы ныряли, кто глубже, и взлетали, кто выше…
— Так ты умеешь летать! — взревел Конан. — Что же ты молчал! Во имя каких тогда потрохов Нергала мы…
— Не перебивай меня! — рявкнул дракон. Из пасти его вырвалось пламя и опалило низко растущие ветви, проплывавшие у них над головой. — Я не умею летать. Я умею плавать. А те, кто умеет летать, в свою очередь, не выносят воды. Ты что, разглядел у меня пару крыльев? Если бы я умел летать… — Он вздохнул. Потом встряхнулся и, поскольку всадник больше не донимал его своими глупыми людскими вопросами, продолжал рассказывать:
— Самые ловкие из нас, водяных драконов, состязались вот в чем: мы становились на одном берегу острова и ныряли вниз, к лабиринту. Каждому, как муравью, был дан клубок бечевки. А концы бечевок держали в руках прекрасные девицы, специально избранные для этой почетной обязанности. Мы неслись по переходам лабиринта и разматывали клубки. Иногда по правилам игры надо было вынырнуть в каком-нибудь определенном озере, а иногда — с другой стороны острова. Когда мы добирались до земли, остаток клубка отрезался. Выигрывал не тот, кто приходил самым первым, — хотя это тоже учитывалось, — а тот, у кого оставался самый большой клубок.
