Джоэл Розенберг - Достойный наследник
– Ты его знал?
– Его звали Хенль, – кивнул барон. – Я знаю всех своих людей, сир. – Он рывком встал. – Нам нужно будет пополнение, чтобы ответить, как должно.
Спокойствие его было явно напускным. Единственное, чего хочет сейчас барон, – воздать по заслугам тому, кто все это сотворил. А если до него не дотянуться – сойдут и ближайшие нифхи.
Некоторый смысл в этом был. Князю Пуджеру надо дать понять – и недвусмысленно, – что за набеги на Холтунбим из-за его границ отвечает он; имперские войска не могут охранять и свой, и его берег, так что об охране своей стороны нифхам придется подумать самим.
Классическая тактика Орда Вингейта: когда бригадир Вингейт был советником в Израиле в дни его становления, ответом на действия арабских террористов всегда становились акции против ближайших арабских поселений; при этом наносился максимальный ущерб жилью, а людей оставляли в живых, чтобы все поняли: превращать деревни в базы террористов – недопустимо, а оставлять такие деревни целыми – немудро.
Возможно, со временем станет необходимым применить такую тактику и здесь. Но – не сейчас.
– Посмотрим, – проговорил Карл. – Сначала надо решить, что делать.
– По крайней мере переведите войска ближе к границе.
Карл покачал головой:
– Не теперь.
Хотя Тирнаэль и не потянулся к мечу, Карлу показалось, что барон сейчас бросится на него. Они не раз выходили друг против друга, и технически Тирнаэль превосходил Карла, причем его совершенно не заботило, что, возможно, своим превосходством он задевает императора – но то были бои учебные, дружеские; всерьез они не сходились ни разу. Но миг миновал.
– Верь мне, – попросил Карл. – Я сделаю, что надо. Сперва нужно выяснить, что это было.
– Да, сир. – Не слишком-то Тирнаэль успокоился.
Карл повысил голос.
– Данагар!
Тот был поблизости.
– Да, государь?
– Я освобождаю тебя от командования отрядом. Вернись к своим стрелкам и передай командование заместителю.
Лицо Данагара ничего не выражало.
– Слушаюсь, государь.
Вот кто умеет выполнять неприятные приказы – и правильно к ним относиться.
– Сегодня ночью возьмешь столько людей, сколько сочтешь нужным, и перейдешь реку. Пойдете переодетыми; обличье выберешь сам. В Нифиэне выясните все, что можно, об этом деле. Постарайся управиться быстро. Совет баронов через двенадцать дней; я хочу, чтобы ты был на нем – с докладом.
– Да, государь.
Тирнаэль смотрел вслед Данагару.
– Не думаю, что у него хватит времени узнать много. У меня есть соглядатаи в Нифиэне, но о передвижении войск мне не доносили.
– Это может лишь значить, что за всем этим Пуджер не стоит. Подождем – увидим, барон.
Тирнаэль не ответил.
Карл поднял руки и тяжело опустил их на плечи барону. Он смотрел ему прямо в глаза.
– Взгляни на меня, Листар. – Карл постарался, чтобы голос его прозвучал как можно искреннее.
Как говорил когда-то его наставник: если ты искренен, это надо иногда показывать.
– Я сделаю, что должно. Они не останутся неотомщенными.
– Я верю, Карл, – отозвался барон. – Неотомщенными они не останутся.
Глава 14: «ДО НОЧИ…»
Все течет; нет ничего неизменного…
ГераклитУтром Ватор молча поднялся на сеновал и, не говоря ни слова, сунул Джейсону завтрак: краюху свежего черного хлеба и пару луковиц. Джейсон умял все это в один присест, и они с Ватором выгнали коней на двор.
Потом Ватор ушел, пробормотав что-то насчет кузнеца и каких-то там дел; Джейсону было велено вычистить денники.
Джейсон был предоставлен самому себе; слишком много было дел у толстяка, чтобы надзирать за ним. От его одутловатой жены и трех оборванных ребятишек помощи, ясное дело, не дождешься: они с утра пораньше – и на весь день – отправились за город, на свою делянку, где выращивали хлеб и овощи – и для животных, и на собственный стол.
Он всегда говорил, что тяжкий труд полезен душе; Джейсон не мог этого постичь. Но для Джейсона из поступков отца вообще мало что имело смысл. Хотя он любил лошадей и все, что с ними связано, он не понимал, чему уж такому особенному можно выучиться, провозившись весь день с лошадиным дерьмом и провоняв им с ног до головы.
Полная бессмыслица.
Очень многое в мире – бессмыслица.
Ладонь его стиснула рукоять вил: перед глазами возник Валеран – он падает, кровь фонтаном бьет из-под рукояти ножа в правой глазнице…
Нет. Выброси это из головы.
Джейсон почти не спал; всю ночь его мучили кошмары. Впрочем, его всегда мучили кошмары – сколько он себя помнил. Слишком часто ночами он видел, как шагает по лужам крови и рвоты – вместе с друзьями, которые вдруг превращались в чудовищ, из челюстей прорастали клыки, в углах ртов собирался яд и с шипением стекал наземь…
Он часто уезжал из дому – в набеги, когда Джейсон был маленьким, по государственным делам, когда он вырос, – и поэтому крики Джейсона будили мать. Она подходила к нему, тихонько встряхивала, а когда он просыпался, крепко прижимала к себе и баюкала – и все это с улыбкой, словно нет дела приятней, чем прогонять ночные кошмары.
Если это не помогало, она бормотала слова, которых было не запомнить, как-то по-особому щелкала пальцами – и из темноты сами собой возникали шарики света, они переливались рубиновым, изумрудным, голубым и танцевали, даря успокоение и мирные сны.
Порой, если кошмары не уходили, а ее не было дома – потому что частенько она бывала в Приюте, а он в Бимстрене, или наоборот – с ним ночами сидела Эйя, пока он не решил, что стал слишком взрослым для этого.
Сколько он помнил, дважды во время его самых страшных ночей Карл Куллинан был дома. Оба раза он всю ночь сидел рядом с постелью, изредка позволяя себе повернуть голову, но не выпуская его руки.
Позже на его крики вставал Валеран.
Старый воин действовал по-другому. Он заваривал котелок крепчайшего чая и рассказывал Джейсону истории о давних временах: о том, что он видел, или о том, о чем и сам только слышал: о битвах Катардских войн, о покорении Холтуна после того, как его отец принял корону, о Чакресаркандине – катардце, отдавшем жизнь в бою за работорговый порох… Само собой, Джейсон помнил Чака – и только улыбался, когда Валеран называл его коротышкой. Коротышка, ха! Чак был добрым великаном.
Джейсон всегда слушал внимательно и просил рассказать о ком-нибудь. Расскажи о Тэннети и ее глазе, говорил он. Или о Давене и работорговце. Или о нем и Ольмине. Эта история была его любимой: повесть о том, как он и дядя Уолтер перебили кучу работорговцев, которые обидели матушку.
